Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Мы воспитывались с сознанием того, что Ленин был чем-то святым. Ленин был символом чистоты, искренности, мудрости. Без вопросов. Мне казалось, что все проблемы в нашей жизни были вызваны более поздними искажениями изначальных ленинских принципов, порочным и кровавым режимом Сталина, этим умалишенным Брежневым и так далее. Я был уверен, что, если мы вернемся к истинным идеям Ленина, все снова встанет на свои места. В те годы [конец 1970-х — начало 1980-х] многие думали, что, если бы Ленин был жив, он бы исправил все то плохое, что происходило^{412}.

Не случайно несколькими годами позже, в конце 1980-х, уже во время перестройки, Андрею было очень трудно примириться с новым критическим дискурсом, объектом которого постепенно оказались КПСС, коммунистическая идея и сам Ленин. Андрей говорит о постепенной потере идеалов, которую он пережил в период перестройки:

Идея о том, что Ленин знает ответы на все вопросы, выходила из меня постепенно, капля за каплей. Сначала я что-то прочитал, затем что-то показали по телевизору, рассказали по радио. Один штрих за другим, стал вырисовываться новый портрет. Оказалось, что Ленин был таким же, и слава богу еще, что он дольше не пожил. Что он был действительным инициатором, автором всего, а Сталин был просто его логическим продолжением. Для меня лично прийти к этому осознанию было очень долгим и мучительным процессом. Ленин был последним символом, в котором я разочаровался^{413}.

Итак, до перестройки Андрей искренне верил в нравственное превосходство коммунизма и в возможность его построения. Верил он и в безусловную верность идей Ленина. При этом он не любил то, что он называл «партийным аппаратом», — высокопоставленных партийных карьеристов, относившихся, по его мнению, к идее коммунизма чисто формально и потому искажающих ее. И одновременно он горячо любил западную рок-музыку, собирал записи рок-групп и пропагандировал их на молодежных дискотеках, которые ему удавалось организовывать под эгидой комитета комсомола. Хотя Андрей об этом особенно не задумывался, очевидно, что в его сознании идеи Ленина и музыка Led Zeppelin не обязательно противоречили друг другу. Каким бы необычным ни казалось такое сочетание идеалов, интересов и занятий, его вряд ли следует считать абсурдным. Скорее, пример Андрея иллюстрирует многообразие смысловых сдвигов и реинтерпретаций, которые характеризовали систему позднего социализма, частью которой он был.

В предыдущей главе мы видели, что дискурсивная формация позднего социализма, в которой формировалось и распространялось представление о воображаемом Западе, включала в себя самые разные высказывания и формулировки, многие из которых не совпадали и даже противоречили друг другу. Деятельность Андрея в качестве комсомольского руководителя, его выступления на комсомольских собраниях, приверженность коммунистическим идеалам, нелюбовь к комсомольской проформе, увлечение западными рок-группами — все это было частью реальной и неоднородной дискурсивной формации, в которой жило поколение Андрея в конце 1970-х — начале 1980-х годов. Эти разнообразные дискурсы и практики могут показаться противоречащими друг другу только в том случае, если их интерпретировать буквально, как констатирующие высказывания. Однако, как мы видели, отношение Андрея к ним было иным — он далеко не всегда воспринимал их как констатирующие высказывания, как безусловное и точное описание реальности. Вместо этого он интерпретировал их по-разному в зависимости от контекста, в котором они существовали. Авторитетные высказывания он иногда читал напрямую, а иногда воспринимал как ритуалы, смысл которых заключался лишь в повторении их формы. Такое повторение не было бессмысленным, поскольку оно давало возможность возникать и распространяться другим интересам, смыслам и видам деятельности, многие из которых не совпадали с буквальным смыслом идеологии.