Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда»

Они, наверное, жмутся друг к другу в какой-нибудь норе, дрожат от стужи, а над ними темень, вьюга… А может быть, радист отстукивает сейчас ключом, и его точки-тире жадно ловит радиоцентр партизанского штаба.

Потом я постарался суммировать все, что накопил в своей памяти за это время и что необходимо было передать на Большую землю. Получилось немало. Во всяком случае, на первых порах радист будет обеспечен работой по горло.

Надо сообщить, что нашелся Вилли, и что Вилли – это и есть гауптман Гюберт, о котором говорил Брызгалов, что

Гюбертом руководит полковник Габиш, что я познакомился с Доктором – Шляпниковым, что в район станции

Горбачеве выброшен радист Курков, что опустившийся на нашу землю под Каширой Константин – герой и настоящий человек, что, наконец, «осиное гнездо», как мы и предполагали, занимается подготовкой и переброской на нашу сторону разведчиков, радистов и диверсантов.

Напоследок мысли мои закружились вокруг старика

Кольчугина. Хорош старик! Молодчина! Залез головой по самую шею в пасть зверя и действует! Вот это подлинно русская душа, советский человек!

И теперь мне ясно, зачем он приглашал меня в гости и предупреждал о молчании. Он намерен был передать меня подпольщикам. Только и всего! И получилось бы довольно забавно, особенно если бы меня прикончили. Ну ничего…

При выполнении задачи, которая на меня возложена,

такие переплеты не только вероятны, но и вполне естественны.

19. ОБЪЯСНЕНИЕ В БАНЕ

День выдался морозно-звонкий, с чистым и ясным небосводом. С утра топили баню, и в ней поочередно, в порядке субординации, мылись обитатели Опытной станции.

Из банной трубы струился витой столбик дыма. Черные вороны нетерпеливо, с деловым видом копались в куче золы, сереющей на снегу.

В бане хлопотал старик Кольчугин. Но топкой его дело не ограничивалось: Гюберт, Шнабель и Раух использовали старика как банщика, заставляя его натирать себе спины.

Гюберт, подчеркивая свое знание России, парился до одурения.

Сейчас Фома Филимонович таскал в баню охапки дров, а я сидел на скамье возле дома и ожидал своей очереди.

Ожидал и наблюдал за стариком, обдумывая, как похитрее обставить решительное объяснение с ним.

Кольчугин подошел ко мне и сказал:

– Через полчасика пожалуйте, господин хороший.

Знатная сегодня банька вышла. Даже гауптман отблагодарил.

– А спину потрешь? – спросил я.

– Можно потереть. А можно и веничком… березовым веничком. Куда лучше против мочалки. От всяких недугов освобождает.

– Гауптмана ты тоже веничком полощешь? – поинтересовался я.

– Кто что любит, господин хороший.

– А воды хватит? – спросил я, вспомнив, что в прошлый раз мне едва удалось домыться.

– Сегодня всем хватит. Солдаты натаскали. Давайте собирайтесь…

Он зашагал по деревянному настилу к бане, а я отправился к себе за мылом, полотенцем и бельем.

По дороге я заглянул к Похитуну. Он валялся в приступе хандры на своей разрытой, неопрятной постели, ворочался с боку на бок, охал, вздыхал, кряхтел и кашлял.

– Мылись? – поинтересовался я, заранее зная, что он не мылся.

– Делать мне больше нечего! – ответил Похитун и повернулся лицом к стене.

«Грязная тварь!» – подумал я.

Похитун был не в настроении разговаривать. Он вчера выпил всю мою водку и знал, что больше у меня нет. Знал он также, что в банный день я не хожу в город и что рассчитывать на угощение не приходится. Я отправился в баню.

В предбанник, совершенно темное помещение без окон, вместе со мной белым облаком ворвался холодный воздух.

В лицо пахнуло теплом. Я захлопнул за собой дверь, накинул цепочку, задвинул защелку и начал раздеваться.

Фома Филимонович, раздетый, расхаживал по бане. В

чугунном котле глухо клокотала закипавшая вода. Огонь из печи бросал золотые отсветы на стену и лавку, на которой я сидел. Перегоревшие березовые дрова излучали жар.

Приятно попахивало смолой.

– Сейчас мы парку свежего поддадим! – весело объявил старик, когда я перешагнул порог бани.

Я остановился. Фома Филимонович откинул железную дверцу, черпнул большим ковшом воду из бочки, нацелился и плеснул ее на накалившиеся камни. С шипением и свистом мощной струей вырвался сухой пар. Он заклубился под потолком, пополз в предбанник. Я присел на корточки.

– Могу еще подбавить, – сказал Кольчугин.

– Хватит и этого за глаза.

– Тогда пожалуйте, – пригласил старик.

Я нерешительно полез на полку, осторожно ступая на скользкие приступки.

– На гору! На гору! – подбодрил меня Фома Филимонович, видя, что я замешкался на предпоследней приступке. Я собрался с духом и залез на самый верх. Здесь было сущее пекло. Пар пробирал до костей, дышать было нечем.

Но я не хотел терять репутации в глазах Фомы Филимоновича, крепился и решил держаться до победного конца.

Дед подал мне шайку с холодной водой. Черпая воду пригоршнями, я помочил грудь у сердца и затылок. Немного полегчало.

Фома Филимонович наблюдал за мной, стоя у стены.

– Ну, как оно? – осведомился он.

– Хорошо! – отозвался я.