«Принимай! – посоветовал я. – Теперь не до споров».
Накрохин перешел на прием, записал несколько слов и вдруг, сбросив наушники, захохотал и стал кататься по снегу.
Я опешил, не понимая, в чем дело. Подумал, грешным делом, уж не рехнулся ли он.
Нахохотавшись вволю, он сунул мне в руку лоскут бумаги. Я осветил фонариком и обмер: телеграмма была незашифрованной. И она гласила:
Тут уж расхохотались все: и Фома Филимонович, и
Таня, и я…
Старик смеялся, бился в кашле и приговаривал:
– Не могу… Ей-богу, не могу!… Довоевались хлопцы.
В Пензенскую область… Бегали, как зайцы по просу…
– А эсэсовец? – спохватилась Таня. – Эсэсовец Роберт
Францевич откуда взялся? А погоня?
– Сейчас, сейчас. Все по порядку, – успокоил Семен. –
Теперь уже и до конца недалеко. Так вот… Прочел я и до того расстроился, что едва не заплакал. Ну, а потом наступила разрядка. Мы выложили здоровенный костер, наломали хвои, улеглись на нее и заснули. И приснилось мне, будто погоня настигла нас. Меня схватили, оплетают веревкой, я хочу вырваться и не могу. Проснулся – и в самом деле связан. И Накрохин тоже. Уже светло. Нас плотным кольцом обступили бабы, подростки, кто с топором, кто с вилами, кто с граблями.
А предводитель у них старик лет под семьдесят, с малокалиберной винтовкой.
Накрохин говорит ему:
«Мы свои, дедушка. Ошибка тут вышла».
«Волки вам свои! – объявил дед. – Ишь ты, свои отыскались! Как научились по-русски болтать, значит, и свои?
А это что за цацка? – Он тряхнул автоматом. – А это что? –
Он пнул ногой рацию. – А немцы кому понадобились?»
«Ну ладно! – в отчаянии проговорил Накрохин. – Веди нас куда следует, а там разберутся».
А разобрались лишь назавтра к вечеру. А Роберт
Францевич мне не приснился. Тот старик, что предводительствовал бабами, и оказался им. Его-то я и счел за эсэсовца, а он родом из-под Риги, латыш, эвакуировался в
Пензенскую область и работал в этой деревне кузнецом.
– А как же пилот? – поинтересовалась Таня. – Почему он дал белую ракету?
– У него выхода другого не было, – ответил Криворученко. – Мы пролетали над соединением нашей авиации дальнего действия, и с земли, не зная, чей самолет, потребовали условного ответа. Иначе угрожали открыть зенитный огонь. Пилот заглянул в табличку, видит, что надо отвечать
Вот так оно и вышло…
Рассказ развеселил всех. Потом я спросил Криворученко, почему он второй раз прыгал не с Накрохиным, а с новым радистом. Семен объяснил, что у Накрохина умер сын, и Фирсанов отпустил его на две недели в Казань.
Я встал. Предупредил Семена, что связь будем поддерживать через Фому Филимоновича, а когда понадобится, встретимся снова.
Старик проводил меня до забора и пожелал счастливого пути.
Я шел на Опытную станцию довольный и веселый. В
радиограмме я сообщил все, что требовалось и что я намечал.
23. ПОХИТУН ВПАДАЕТ В ПАНИКУ
Гауптман Гюберт ожидал меня в гостиной. Он прохаживался по комнате, заложив руки за спину.
– Каковы успехи? – опросил он. Я потер лоб, как бы собираясь с мыслями, и сказал смущенно:
– Я могу задать вопрос?
Гюберт удивленно поглядел на меня:
– Прошу…
– Скажите, пожалуйста, если это можно: какой участи подвергся тот парашютист, которого вы поймали осенью?
Губы Гюберта дрогнули. Такого вопроса он, конечно, не ожидал. Устремив на меня пристальный взгляд и, видимо, быстро соображая, он произнес:
– Передан городским следственным органам. А что?
– Я не могу поручиться наверняка, хотя обычно на зрительную память не жалуюсь, но, кажется, с тем офицером оказался этот самый парашютист. Я выследил его.
Он вошел в дом 67 по Витебской улице и остался там.
Гюберт озабоченно нахмурился и сказал:
– Позвольте… позвольте… Как это могло быть?
– Не знаю. – И я пожал плечами.
Мы оба «играли». Это были строго рассчитанные ходы шахматистов.
– Почему же вы не схватили его?
– Во-первых, я решил, что его, видимо, используют в какой-то комбинации. И во-вторых, он был не один. Распрощавшись с тем советским офицером, он направился дальше в сопровождении полицейского… Похоже, что пробравшийся сюда офицер-чекист крепко связан с этим парашютистом. До вашего указания я решил не действовать.
Гюберт помолчал и сказал:
– Вы поступили правильно. Я выясню, в чем там дело.
Они видели вас?
– Думаю, что нет.
– Это уже лучше…
Я положил пистолет на стол и попросил указаний для дальнейших действий. Гюберт отмолчался.
Я шел к себе, твердо уверенный, что судьба предателя