Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда»

Когда его поставили на ноги, он повалился на землю.

– У моего начальника, видать, заскок приключился! –

произнес Фома Филимонович и постукал себя пальцем по лбу. – Это бывает. Придется его волоком тянуть.

– Волоком не волоком, а дотянем… – пробурчал рослый партизан, обросший черной бородой. Он без посторонней помощи схватил Гюберта в охапку, легко подбросил и, взвалив на правое плечо, зашагал к самолету.

– Вот каков наш Филя! – похвастался Трофим Степанович. – После войны в чемпионы пойдет.

Гюберт извивался, дергал ногами. Филя серьезно и спокойно предупредил его:

– Не ёрзай, не ёрзай, господин, а то уроню.

Похитуну развязали ноги, но он стоял не двигаясь.

– Вам что, господин на тонких ножках, особое приглашение? – обратился к нему Трофим Степанович. – Или тоже на ручки хотите? Марш вперед!

Похитун пустился вприпрыжку и скоро догнал партизана, несшего Гюберта.

Со мной рядом шагал Петрунин, и я обменялся с ним мнением по одному вопросу.

Когда началась погрузка вещей, я распорядился:

– Друзья! Пистолеты, автоматы, гранаты, табак и лишнюю одежду оставить Трофиму Степановичу. Быстро!

Карягин смутился, но остался очень доволен.

– Расщедрился ты, майор! – сказал он. – А не жалко?

– А как бы вы поступили, будучи на нашем месте? –

спросил его Петрунин.

– Что ж, спасибо… Больше ничего не скажу, – проговорил Трофим Степанович.

А когда я объявил ему, что оставляем отряду радиостанцию с питанием к ней на четыре месяца, он расчувствовался и обнял поочередно меня и Ветрова.

– А уж радиста-то мы отыщем. Есть на примете, – сказал он.

Ветров протянул ему бумажку и наставительно пояснил:

– Берегите ее, как самого себя. Тут всё, позывные, частота, время… Специалист разберется.

– Залезайте, залезайте! Пора! – строго приказал вернувшийся пилот.

Мы бросились к самолету. Взбирались по лесенке, подавая друг другу руки. Втащили Гюберта и Похитуна.

Опять прощались с партизанами. И пробыли-то мы вместе менее суток, а прощались, как давние знакомые, как закадычные друзья.

Партизаны тотчас побежали к лошадям.

Уже в самолете Сережа Ветров вынул из-за пазухи белку и вручил ее Тане. Зверек вскочил на плечо своей хозяйки и, не обращая никакого внимания на непривычную обстановку, начал деловито отряхиваться и приглаживать свою взъерошенную шубку.

– Скажи пожалуйста! – удивился механик, закрывая дверь. – Впервые на нашем борту такой пассажир!

Гюберт делал вид, что дремлет.

Взревели моторы и вздрогнул самолет. Белка в испуге юркнула и забилась под головной платок Тани. Самолет вырулил к краю поляны, развернулся и стремительно помчался вперед, освещая дорогу фарами.

47. В МОСКВЕ

Когда горизонт осветился солнечными лучами, я увидел раскинувшуюся впереди Москву. Все приникли к окнам. Из моих друзей еще никто не бывал в столице, кроме коренного москвича Сережи Ветрова.

– Москва? – крикнула мне на ухо Таня.

– Москва! – ответил я.

И вот самолет уже побежал по гладкой бетонированной дорожке.

– Глядите! – Петрунин тронул меня за плечо. – Машина полковника.

По лётному полю катилась закрытая легковая машина.

Самолет подрулил к площадке, моторы взревели еще раз и заглохли. Открыли дверцу, В лицо ударили слепящие лучи солнца. К самолету катили лесенку.

– Полковник торопится, – сказал Петрунин. – Хотя это ему несвойственно. А с ним…

– С ним полковник Фирсанов, – улыбнулся я.

Да, на плечах Фирсанова я увидел полковничьи погоны.

Оба они – и Решетов и Фирсанов – были в летной полевой форме, но при орденах. Они шагали широко, о чем-то горячо говорили. Решетов энергично жестикулировал.

И отъезд и приезд всегда очень будоражили меня то тревожным, то печальным, то радостным волнением. И

сейчас я почувствовал это острое ощущение, заставляющее сильнее биться сердце.

– Выходите первым, – сказал мне Петрунин. – А за вами

– соратники. Мы потом. А сюрприз придержим…

Со стесненным дыханием я шагнул на первую ступеньку лесенки, а потом спрыгнул на землю и, приложив руку к кепке, доложил Решетову:

– Товарищ полковник! Докладывает майор Стожаров…

Задание выполнено!

– Здравствуйте, подполковник! – прищурив глаза, четко ответил Решетов и крепко пожал мне руку.

Мне показалось, что я ослышался, но Фирсанов рассеял мои сомнения.

– Привет, подполковник! Привет, Кондратий Филиппович! Очень рад и хочу тебя обнять, – сказал он.

Он так и поступил.

– Здравствуйте, товарищи! – обратился Решетов к моим друзьям.

Я смешался. Хотел было поблагодарить за присвоение нового звания и не нашел слов для этого.

Потом я попытался представить своих друзей, но меня прервал Решетов:

– Зачем? Я и так всех знаю. Это Таня! – И он пожал ей руку. – Это Фома Филимонович! – Потом, взглянув поочередно на Березкина и Логачева, он сказал: – И тут не спутаю. Это товарищ Логачев, а это товарищ Березкин… А

теперь вы пожалуйте сюда, товарищ Ветров. – И он протянул руку Сереже.

Фома Филимонович тряхнул головой, потискал пятерней свою прокуренную бороду и пробормотал что-то себе под нос.

– А живой груз? – спросил полковник Решетов, пытливо заглядывая мне в глаза.

Сообразив, в чем дело, я сказал:

– Таня, покажи!

Таня вынула из рукава белку.