Это было так

Маруська молча шмыгнула мимо сестры на улицу, слегка толкнув Нюрку, так и стоявшую у порога. От нетерпения та даже приплясывала на месте, но в хату не шла. Некогда. Тоже дел дома по горло. Родители хватятся – крику будет! Мать у неё горласта: нечего и спрашивать в кого Нюрка голосом пошла.

Не успела Нюрка и рта раскрыть, как дверь снова скрипнула, пропуская в образовавшуюся щель бедовую Маруськину голову вместе со словами:

– Знаю я про вашу тайну. У Клименчи гости-то. Батька с сыном. Парень видный. Девки прямо с ума посходили, так и шныряют мимо дома. А уж разоделись-то… быдто на Пасху. Али на Троицу…

Маруська хихикнула и скрылась, а Пашка повернулась к подружке:

– Про чтой-то она?

– Ну, пройдоха девка! – всплеснула руками Нюрка, обращаясь к входной двери, за которой скрылась пройдоха Нюрка. – Ну, оторва! Уже унюхала! Уже распознала! И когда только успела?!

– А ты и не знаешь ничего, – упрекнула она подружку, поворачиваясь к ней лицом и загораясь глазами. – Сидишь тут со своими коровами, как затворница. Не чуешь, что за дела в деревне.

– Так мамка -то болеет, – развела руками Прасковья. – Отцу одному не управиться.

– Ой, и мне домой надо, – озаботилась Нюрка. – А новость-то, знаешь, какая?

Она не стала ждать ответа, и так понятно, что ничегошеньки подружка не слышала, а сразу затрещала, как из пулемёта застрочила:

– Клименковых с Раковичей знаешь? Не дедки Кости семья, а дедки Ивана? Так вот. К ним на днях родня пришла-приехала. Двоюродные никак. Батька с сыном. Сына Витькой зовут. В шинели ещё. Кто говорит – с войны пришёл, кто бает – дезертир он, прячется. Баб с ними никого нету. Всего-то их двое. Вся семья. Ничего про себя не говорят, только жить-то тут собираются.

– И что? – устало спросила Пашка, дометая у печки и не проявляя никакого интереса к новеньким, да ещё и из соседней деревни. Дел впереди – не переделать. И что ей до пришельцев?! Своё бы расхлебать.

– Как что?! – воскликнула Нюрка, сверкая глазами и напрочь забывая о том, что торопилась домой. – Видела б ты его! До чего красив парень! Слов нет! Я прямо обомлела вся! А высоченный! Ты и до плеча ему не будешь.

– Да мне -то что до его красоты? – с полным безразличием в голосе пожала плечами Прасковья. – И до его роста? Мне к нему не прислоняться.

– Ну да, – безжалостно согласилась с ней Нюрка, окидывая подружку внимательным взглядом. – Тоща ты слишком. И росточком мала. А он – во! – высоченный какой. Брови чёрные, а глаза! Ну, погибель прямо!

– У нас и своих парней высоких в деревне много, – спокойно заметила Прасковья, нисколько не обижаясь на болтовню подружки. И сама знает, что маленькая да тощая. Да носата лишнего. Как говорится, нос Бог семерым нёс, а достался ей одной. Правда, Нюрка всегда с ней спорит по поводу носа, не любит, когда Пашка про семерых приговаривает. Говорит, нормальный нос, вот поправится немного и вообще хороша станет. Пашка с ней не спорит и не соглашается. Не до красоты ей. Мамка бы встала, а ещё бы работы помене, да видать доля у неё такая: тянуть воз за троих и не жаловаться.

– На своих уж нагляделись. Что свои-то?! Давно известны, – отмахнулась Нюрка и вдруг пригорюнилась:

– Всё одно не знаешь, за кого засватают. Где те парни?! Война проредила. Не захочешь в вековухи, за деда пойдёшь…

– Ты уже всё ль, что ли? Справилась? – перевела разговор в другое русло Прасковья. Тема, конечно, больная, дак ведь от судьбы не уйдёшь… – Языком мелешь, быдто заняться нечем, а у меня ещё дел – до темна не переделать. Неколи мне.

– Так и мне неколи, – засуетилась Нюрка, вспомнив о брошенных дома делах и сердитом отце, и поправила платок на голове. – Только кто ж тебе что скажет, ежели не я?! Маруська вон ни полсловечка…

– А где й то она? – спохватилась Пашка, озираясь, и вдруг вспомнила, что сестрица за дверь успела шмыгнуть, пора она с Нюркой турусы разводила. – Опять лытки задрала и с глаз долой?

Она решительно вышла на крыльцо, Нюрка выкатилась из дому вместе с ней, но не стала принимать участие в поиске Маруськи, которая явно на сеновал смылась и досыпает там, а рванула домой. Не дай Бог отец спохватится. Вот уж по голове не погладит.

– Маруська! – вполголоса позвала Пашка сестру и оглядела двор. Нигде ни следа, ни шороху. Она повысила голос. – Коней пора гнать на выпас! Маруська!

Ответом ей была тишина. Обычно Прасковья не искала сестру. Махнёт рукой и переделает все дела сама. Быстрее получается. И спокойнее. Никакого нытья рядом. А то ведь Маруська и ноет, и от дела отлынивает, только нервы портит да время отнимает.

Но сегодня Проська твёрдо решила не уступать лентяйке: по вечёркам бегать взрослая, так пусть и поработает.

Прасковья поднялась по приставной лестнице на сеновал и увидела в дальнем углу Маруську. Сестра спала без задних ног. Где уж тут докричаться?!

Пришлось лезть на сеновал. Высоко задирая юбку, чтоб не оступиться, и костеря про себя лентяйку на чём свет стоит, Пашка подобралась к сестре и дёрнула нахалку за ногу:

– Вставай, лодырица!