Это было так

– Наработалась, – выкрикнула в ответ Маруська, кипя праведным негодованием, – так хоть вечером отдохну! – и пулей за дверь, пока сестра не спохватилась да не выловила, а теперь не поймает.

Прасковья только головой покачала. И в кого их средняя такой шальной уродилась?

Неслышно подошла Полинка:

– Сходила б ты, Паш, на посиделки, а я за матерью-то догляжу. Она расстраивается, глядя, что ты всё дома да дома. Маруська раньше заневестилась. Иди, Паш. Справлюсь я. Чай, не маленькая.

– Правильно Полюшка говорит, – раздался вдруг из-за занавески голос матери. – Сходи, Пашенька, развейся. Что ж ты всё дома да дома?!

– Не хочу я, мам, – попыталась отнекаться Прасковья, хотя и сама уже соскучилась по посиделкам: и попела бы уже, и поплясала, и на других поглядела и себя показала.

Сказала «нет» и вздохнула протяжно. То ли услышала мать её вздох, то ли сердцем почувствовала, но позвала её к себе.

– Подойди, доча, ко мне, – попросила она негромко.

Пашка послушно подошла к постели матери.

– Сходи, доченька, пригляди за Маруськой, – тихо сказала та с неподдельной тревогой в голосе. И вздохнула. Совсем как Пашка только что. – Как бы в подоле не принесла. Неслухом растёт.

– Хорошо, – снова вздохнула старшая дочь. И облегчение, и надежда, и сожаление и жалость к матери – всё вместилось в этом коротком вздохе. Пашке и самой не терпелось сходить на посиделки, давно не была, но не хотелось мать одну бросать. Отец до сих пор в хлеву, всё ещё со скотиной управляется, а Полька мала. Ну да ладно.

– Я быстро, – повернулась она к Польке. – Гляди тут…

– Догляжу, – кивнула младшая и повторила. – Чай, не маленькая уже.

– Не торопись, – ласково улыбнулась им обеим мать, обращаясь к старшей дочери. – Рукоделье возьми. Видела я: рушник начала. Дома всё некогда, а там и повышиваешь, и с подружками пошепчетесь. Всё от дел домашних отдохнёшь. Нюрка, поди, стосковалась по тебе: и пошептаться не с кем.

Стукнула дверь, и на пороге появилась Нюрка. Свежая, румяная, вкусно пахнущая улицей, неунывающая закадычная подружка.

– Легка на помине, – снова улыбнулась мать, и Пашка тоже улыбнулась широко и радостно. Давно она не видела улыбку на лице матери, а тут аж два раза подряд. Глядишь, и пойдёт дело на поправку.

– Здравствуйте, тёть Саня, – поздоровалась Нюрка и нетерпеливо подогнала Пашку:

– Прось, ну пойдём, что ли, скорей, а то и места не найдём, притулимся где на задворках. Какая радость?!

Она нисколько не сомневалась, что вытащит сегодня подружку на посиделки. Так и получилось: Проська слова не сказала, быстро собралась, и девчонки помчались в дальний конец деревни, где сегодня собиралась молодёжь.

Мест было много. Лавки пустовали, потому что чуть не все торчали на улице в ожидании прибытия раковичских.

Где-то вдали даже сквозь гомон уже хорошо была слышна гармонь. Самые нетерпеливые начали приплясывать прямо на улице, но Пашка вошла в избу. Нюрка за ней. Хозяйка ушла гостевать к сестре, а хату свою за небольшую плату отдала на вечер молодёжи.

В избе было тихо. Подружки сели у окна, достали рушники и стали дошивать узор. У самой двери сидели две девицы на выданье с другого конца села. Они основательно запаслись семечками и сейчас не скучали.

Одна из них, Нюрка, была немного рябой, высокой и костистой. Отец её держал лавку, дочку наряжал и баловал, она не особо дружила с деревенскими, держала дистанцию, но и слишком не заносилась, так что отношения у неё со всеми были равнодушно-спокойными. Другая – Катька, дочь мельника, кругленькая, пухленькая, похожая на колобка. Жили их родители по соседству, вот и ходили девки чаще вместе.