Это было в Ленинграде. У нас уже утро

Через несколько минут на лестнице раздался громкий топот. Вбежал мокрый с головы до ног Нырков. Казалось, что вода течёт не только с его одежды, но из глаз, носа, ушей…

— Флот, флот крепить надо! — крикнул Нырков.

Втроём они побежали на пирс. Ливень сбивал с ног. При вспышке молнии Доронин увидел, что десятки людей бегут к стенкам ковша. Другие уже крепили суда. Молния то и дело освещала мокрых людей, туго натянутые канаты, рулевые рубки на катерах и гладкий, точно залитый асфальтом, пирс…

Только под утро Доронин, Нырков и Черемных вернулись в комнату. Они так промокли, что даже не чувствовали этого.

— Подведём итоги, — устало улыбнулся Доронин, усаживаясь в кресло. — Как будто ничего не побило? Все цело?

Ему никто не ответил.

— Спать надо, — пробурчал Черемных, — какие там итоги! Несколько минут они сидели молча, прислушиваясь, как мало-помалу затихала буря.

— Что ж, — тихо сказал Нырков, — партийное собрание считаю закрытым.

Глава VII

Раньше других деревьев завяла ива. Сначала на ней пожелтели отдельные листья, а потом и кроны её стали жёлтыми, точно маленькие луны.

Быстро сдала и японская берёза. Словно и не помышляя о сопротивлении, она покорно склонилась перед далёкой ещё зимой, услужливо посыпая ей путь золотисто-жёлтыми листьями. И только дуб, как будто решивший стоять насмерть, по-прежнему гордо и уверенно носил свой летний наряд.

Лето кончилось!

Солнце, ещё по-прежнему яркое, уже не согревало землю, небо все дольше оставалось ясным, голубым, исчезли туманы, полупрозрачная синеватая мгла повисла над сопками, буро-жёлтая трава покрылась паутиной, точно кисейным чехлом…

Меж высоких трав вырос белый повейник, на ползучем дубовом кустарнике листья твердели, покрывались морщинками и звенели, когда налетал ветер. Земля по утрам становилась твёрдой и звонкой… В тайге зацвели диковинные, яркие, точно сгустки крови, цветы. По-особому шумел густой лес на сопках…

В море стала ловиться глубоководная треска. Её ловили «ярусами» — сотнями крючков с наживкой.

Тресколовный «порядок» вымётывали с полного хода судна утром, когда бледно-розовый край солнца показывался из-за сопок.

Потом становились на якорь, близ буйка, и команда готовила себе пищу. Часа через два или три выбирали «порядок» из моря и, сняв с крючков треску — огромную безобразную рыбу, — сбрасывали её в трюм.

Ловили и камбалу. Из морских глубин поднимали на поверхность плоскую, сплюснутую с боков рыбу. Речники, впервые видевшие камбалу, удивлялись тому, что один её бок приспособлен для лежания на дне, а другой обладает свойством менять окраску в зависимости от среды. Поражались тому, что глаз камбалы способен перемещаться в зависимости от того, на каком боку она лежит.

Сначала всему этому удивлялись, а потом привыкли.

Постепенно привыкли ко многому, что раньше казалось пугающим и чужим: к бурному, коварному, холодному морю, к изменчивой погоде, к свирепым штормам — ко всему, что отличало суровую природу этого острова от привычной, знакомой с детства природы материка.

…А план по-прежнему не выполнялся: то не хватало команд, чтобы всем выйти в море, то часть команд отказывалась идти из-за волнения на море, то, наконец, ударял настоящий шторм, и тогда действительно нечего было и думать о лове. Правда, Антонову нередко удавалось выполнить план. Но неизменный успех сопутствовал только Весельчакову. Он почти каждый день выходил в море и всегда возвращался с хорошим уловом.

На комбинате его побаивались, уважали, но не любили.

По вечерам Весельчаков часами бродил по пустынной пристани, вглядываясь в море.

Однажды Черемных спросил его, что он делает каждый вечер на пирсе.

Улыбнувшись своей наглой и вместе с тем подобострастной улыбкой, Весельчаков ответил, что составляет прогноз погоды. По вечерам от него всегда пахло сакэ — японской водкой.

— Метеорологам не доверяете? — спросил Черемных.

— У меня своя синоптика, — чуть покачиваясь, ответил Весельчаков, — извольте, доложу, а то опять скажут — не хочу поделиться.

Он заложил руки в карманы и продекламировал:

Коли солнце красно вечером,
Рыбаку бояться нечего.
Солнце красно поутру —
Рыбаку не по нутру.

— Сильно? — спросил Весельчаков и, не дожидаясь ответа, продолжал:

Ходят чайки по песку,
Рыбаку сулят тоску,
И пока не влезут в воду,
Штормовую жди погоду.

Черемных старался понять, издевается над ним Весельчаков или действительно верит в свои приметы. А тот вдруг вытянулся и сказал подчёркнуто официальным тоном:

— Прошу передать эту премудрость товарищу директору. Как бы это сказать — опытом делюсь! Моя синоптика точнее всякой метеорологии.

— Это стишки-то?

— Зачем стишки, — будто обиделся Весельчаков, — у меня система есть. Строго научная. Вот вы мне скажите: почему наши колдуны всё время не то предсказывают?

— Здесь погоды переменные, — уклончиво ответил Черемных.

— А вы всё-таки скажите, — не унимался Весельчаков, — правды-то было процентов на тридцать, не больше?…