Это было в Ленинграде. У нас уже утро

— Вот, вот, — словно обрадовался Костюков. — Так, может быть, вместо того чтобы с ним копья ломать, стоило бы и о других рыбаках подумать? Организовать соревнование да победить в нём твоего Весельчакова, развенчать его, показать, на что наши люди способны…

Вечером в кабинете Доронина состоялось первое заседание партийной группы комбината. Явка была стопроцентная: Доронин, Черемных и Нырков.

За окном бушевал шторм. Когда с моря налетал особенно сильный порыв ветра, электрическая лампочка почему-то сбавляла накал, словно ветер задувал её.

Море штурмовало остров с такой яростью, как будто решило сдвинуть его с места.

А трое коммунистов собрались на краю советской земли на своё первое партийное собрание.

Парторгом был избран Нырков.

— Собрание партгруппы считаю продолженным, — явно смущаясь, впервые в жизни выговорил он такие слова. — Слово имеет товарищ Доронин.

Доронин несколько минут молчал, точно не слыша слов Ныркова. Он и в самом деле не слышал их. «Ну вот, мы и создали парторганизацию, — думал Доронин. — Небогато, конечно, три человека, но всё-таки организация…» Перед его глазами возникло полковое партийное собрание. «Да, в полку даже заседания бюро были многолюднее, чем здесь общее собрание… Ну что ж, лиха беда — начало». Он представил себе пароходы, штормующие сейчас в море по пути из Владивостока на Сахалин. «Среди людей, плывущих сюда, наверняка есть и коммунисты и комсомольцы… Итак, Нырков — парторг. Рискованно, конечно. Парень молодой, и коммунист молодой… Придётся как следует помогать. Но ведь выбора всё равно не было. Черемных слишком загружен производственной работой. Кроме того, хотелось иметь парторгом человека, повседневно связанного с рыбаками, живущего одной жизнью с ними…»

— Ваше слово, товарищ директор, — повторил Нырков.

— Что ж, товарищи, — как бы очнулся Доронин, — положение у нас на комбинате тяжёлое, сами знаете. План по лову горбуши мы не выполнили. Камбалы и трески тоже берём мало. Причины ясны: нет обученных кадров, мало флота. Мы должны добиться перелома. До периода штормов времени мало. Надо суметь за эти недели взять максимум рыбы. Как? Вот об этом нам и нужно сегодня поговорить.

Словно в ответ на его слова, с моря налетел новый порыв ветра. В комнате сразу стало холоднее. Доронин поёжился.

— Стены шпаклевать надо, — глухо сказал Черемных, — а насчёт лова я смотрю дальше. Вы говорите об осеннем лове, а я предлагаю подумать и о весенней путине. Чем возьмём сельдь? В конце концов, план решает путина.

Доронин достал письмо, недавно полученное им из министерства, и прочитал его вслух. Москва сообщала, что к весенней путине комбинат сможет рассчитывать на двадцать дрифтеров, несколько рыбонасосов, около пятидесяти брезентовых посольных чанов.

— Конечно, — тихо заговорил Нырков, — о том, что прибудет, вам лучше знать. А я вот насчёт людей. Боятся люди моря, не привыкли к нему. Я честно скажу: сам ещё немного побаиваюсь. На Весельчакова этого многие прямо с завистью смотрят, — думают, секрет у него какой-то есть.

Доронин почувствовал, что краснеет.

— Вырвать бы у него этот секрет, — продолжал Нырков, — а как? Не на поклон к нему идти, а самим научиться так ловить.

— Легко сказать, — пожимая плечами, пробормотал Доронин.

— Я понимаю, — все так же тихо продолжал Нырков, — не легко, а надо. Сейчас море над людьми хозяйствует, а нужно бы наоборот.

— Что ты предлагаешь? — прервал его Черемных.

— Сколотить команду, — ответил Нырков, будто ждал этого вопроса. — Антонова — шкипером. Рыбак — что надо, люди его уважают. Я тоже в эту команду пойду. Ещё рыбаков подберём… Поставим задачу: перешибить Весельчакова…

Доронин внимательно слушал Ныркова, не спуская с него глаз. «Он дело говорит, — думал Доронин. — Надо, чтобы люди хозяйствовали над морем, а не наоборот. Надо не только чувствовать себя хозяевами этой земли, но и практически стать её хозяевами. Очень хорошо, отлично! Молодец Нырков!»

Тут же Доронин вспомнил свой сегодняшний разговор с секретарём райкома. «То, что предлагает Нырков, в сущности, и есть то самое, что советовал Костюков. Значит, он и с Нырковым успел поговорить?»

Некоторое время все молчали. За окном неистовствовал шторм.

— Письмо отправил, Нырков? — вдруг спросил Доронин. Нырков нисколько не удивился.

— Отправил, — сказал он, — жду ответа.

— Приедет, — убеждённо сказал Доронин.

— Должна приехать, — согласился Нырков; он немного помолчал и добавил — И другие должны приехать. Я говорил кое с кем. Письма пишут, зовут. Я так думаю, что эти письма — не просто семейное дело, а политическое.

Доронин снова пристально посмотрел на Ныркова и, как тогда, в лесу, опять почувствовал к нему что-то похожее на нежность.

Он встал и подошёл к окну. Там, за стеклом, клубилась тьма. Море по-прежнему кипело.

Налетел дикий порыв ветра. Лампочка сразу сбавила накал.

— Как бы флот в ковше не побило, — тихо сказал Черемных.

Буря усилилась, хотя и за минуту до этого казалось, что она достигла предела. Загремел гром. Окно то и дело освещалось яркими вспышками молнии.

Нырков встал и молча вышел из комнаты.