Это было в Веморке

Весь обратный путь в Рьюкан он смотрел в окно, не замечая ничего и думая только о Лионе. Как же ей сообщить? Затем, придя к выводу, что времени предостаточно, как-никак, а прошло только полтора месяца, он решил не спешить. Что-нибудь да подвернётся. Надо будет поговорить с Михаэлем Штенцем, и, успокоившись на этой мысли, он уснул.

– Где вы живете? – слова водителя разбудили его, и, указав, где остановиться, вышел из машины, направившись к дому. Уже у двери он опять услышал звук, слабо похожий на «мяу». «Это она с вами здоровается», – вспомнил Лотар слова Льот и оглянулся. Из травы на него смотрели большие красивые кошачьи глаза.

– Привет, Ада! Пришла в гости? Ну, заходи.

Грациозно, по-кошачьи, она прыгнула через траву и побежала в открытую дверь с гордо поднятым хвостом рысцой, а потом, как подобает настоящему криминалисту, не спеша, с расстановкой начала изучать комнаты. Он с улыбкой наблюдал за этим процессом. Тумбочка около окна, накрытая сверху куском мягкой материи, привлекла её внимание, и, запрыгнув туда, она несколько раз покрутилась на одном месте и улеглась.

– Нашла себе место. Теперь оно твоё, – сказал Лотар, рассматривая огромные карие глаза этой маленькой рыси.

***

Вчера в Осло он отправился прямо с завода, и поэтому велосипед остался там, так что утром пришлось идти пешком. Ада, как преданный страж, шла рядом до самой окраины Рьюкана, а затем исчезла в лесистом склоне ущелья. Хищник вышел на охоту.

То же самое можно было сказать о Якобе. Для него началась своё сафари. Второй день перед ним стояла дилемма, с одной стороны, он нужен здесь в Осло, с другой, Веморк очень далеко, и это затрудняет выполнение задания по заводу. Нет, однозначно он должен быть там, а в столице вместо себя можно оставить Питера. Пусть парень горячий, но зато надёжный и не глупец, а хладнокровие и осторожность в такое время приходят быстро. Это он знал по себе. Естественно, этот вопрос мог решить только Йомар Брун, и на следующий день он уже разговаривал с ним на эту тему.

– Этот вопрос, конечно, решаем, но на данный момент ваше появление на заводе может вызвать подозрение. Давайте подождём. Я чувствую, скоро будут какие-то перемены, и под их завесу вас можно будет устроить на завод, – размышлял вслух Йомар Брун.

– С чего вы взяли насчёт перемен? – спросил Якоб.

– Помните немца, молодого ученого, о котором я вам говорил…

– Лотар Логдэ…, – перебил Якоб.

– Да, он самый. Так вот, последние несколько дней его поведение изменилось. Он явно чем-то сильно озабочен. Не знаю причину, но мне кажется, это связано с производством на заводе.

– Вроде картина проясняется, – сказал Якоб, вспомнив лицо Лотара, когда он выходил из здания парламента, – скоро мы всё узнаем.

«Скоро» наступило через два месяца, когда на завод поступили первые три установки. Глаза Логдэ горели, когда новенькие электролизёры встали на свои места. С какой скоростью процесс набирал обороты, с такой же увеличивался знак вопроса у норвежского сопротивления. Йомар Брун сдержал своё слово, и Якоб уже работал на заводе, внимательно наблюдая за всем происходящим. Но больше всего его интересовал этот молодой немецкий ученый.

Англичане с каждым радиосообщением из Веморка так же пристально следили за производством тяжелой воды. Ученик Вернера Гейзенберга, принявший восемь лет назад английское гражданство, немецкий ученый Рудольф Пайерлс сумел убедить Уинстона Черчилля в разработке ядерного оружия. Но на тот момент Британия не могла позволить себе, в отличие от Германии, полномасштабной работы в этом направлении. Тогда их волновало только одно, не дать появиться на острове отпечаткам колес немецкой техники. Если Гейзенберг и его группа уже приступили к созданию урановой машины, то Пайерлс занимался расчетами. Когда ему задали вопрос по поводу тяжелой воды и сказали, что немцы серьезно занялись её производством, надо признать, это его поставило в тупик. Несомненно, тяжелую воду можно использовать в ядерном реакторе как замедлитель, но гораздо практичней было бы применение дешевого и доступного графита. Вот это не давало ему покоя. Он не верил, что Вернер Гейзенберг просчитался. С другой стороны, может, заблуждался он. Как оказалось впоследствии, ошибался третий. Профессор Вальтер Боте участвовал в немецком «урановом проекте» и летом этого года доказал, что использование идеально очищенного графита как ничто подходит для решения данной задачи. Через полгода был проведен повторный опыт с заказанным специально для него чистейшим электрографитом. Эксперимент не удался. Это было фиаско, и Вернер Гейзенберг остановился только на тяжелой воде. Лишь в 1945 году удалось обнаружить ошибку. В графите было ничтожное количество азота, попавшего из воздуха, но время, как известно, не возвращается. Уже было поздно.