Это я – Эдичка

А сейчас я расскажу вам, как я «обосрался». Этого типа я встретил как-то вечером. Спала жара. Я шел по 57-ой улице, шел в кинотеатр, устав от всех и всего – просто шел в кино, никакой революционной деятельности, никакого секса. Шел по теплым, продуваемым вечерним ветерком улицам, тихо думал о чем-то, может быть о том, как мне приятно вот так идти, короче – наслаждался. И сзади меня равномерно топал какой-то человек. Потом, изменив темп, поравнялся со мной. Первые косые взгляды, скошенные глаза, то ли в насмешке, то ли в восхищении. Седая борода, довольно стройный, высокий. Что-то говорит. Я переспросил. Поговорили. Немного. Чуть-чуть. Я сказал, что я русский. Он сказал, что он визитор из Англии. Визитор. Хорошо. Простились у дверей кинотеатра «Плейбой».

Я немного поразмышлял о нем, но два фильма с ужасами, убийствами, многочисленными ковбоями и злодеями – Марлон Брандо и Джек Никольсон заставили меня забыть о седобородом. Но я вновь встретил его в 1.20 минут дня через день на той же 57-ой улице.

– О, русский! – сказал он. – Куда идешь?

– К моим друзьям. Они должны быть у меня в отеле в два часа. А куда вы идете?

– Я визитор. Я ищу мальчиков или девочек. А тебе, русский, нравятся мальчики?

– Да, мне тоже нравятся и девочки и мальчики, – сказал я.

– Ты знаешь, что такое «гэй»? – спросил он.

– Да, – сказал я, – конечно.

– Может, мы увидимся? Когда? – спросил он.

– Я занят сегодня, – сказал я. – Может, завтра? – сказал я.

– Завтра я не могу, – сказал он с видимым сожалением.

– Может, в воскресенье? – спросил я.

– Не знаю, – сказал он. – Может, сегодня вечером?

– Может, – наконец согласился я. – Я дам вам мой номер телефона – позвоните сегодня вечером.

У меня был троцкист Джордж и революционный француз из Канады, они задавали мне вопросы о диссидентском движении в СССР и записывали мои ответы на тайп-рикордер. Ничего утешительного я им не сказал, и в свою очередь спросил Джорджа, когда уже можно начать стрелять, а не только защищать права то крымских татар, то палестинцев, то еще кого-то, когда закончатся эти бесконечные маленькие интеллигентские собрания, и будет борьба. Последовали долгие объяснения. Меня обозвали анархистом, и два западных революционера покинули восточного, русского революционера. В дверях они столкнулись с Леней Косогором, человеком, отсидевшим десять лет в советских лагерях. «Какая каша из людей!» – подумал я.

Когда ушел и Леня, наконец, я решил устроить себе удовольствие – сделал себе сэндвичи с огурцом, луком и ветчиной, налил себе бордо. История сэндвичей и бордо короткая, но яркая. Это все принес соседу Эдику из номера 1608 какой-то друг, а сосед Эдик вегетарианец и вина не пьет почти – припасы он, от греха подальше, отдал мне. Так вот, я налил себе бордо и приготовился укусить бутерброд… Раздался телефонный звонок.

– Хэллоу, – сказал я.

– Это Бэнжамэн, – сказал голос.

– Я не Бэнжамэн, – сказал я.

– Я – Бэнжамэн, – сказал он.

– О, Бэнжамэн! – сказал я, – я не занят уже, хочешь встретиться со мной? Давай встретимся на углу 57-й улицы и 5-го авеню.

– Нет, – сказал он. – Я сегодня хочу остаться дома. Гоу ту бэд! Приходи!

Я покрылся потом. Грубо. А ресторан? А прелюдия? Что мы – крысы? Может, я подумал не совсем так, но что-то вроде этого. «Гоу ту бэд». Ишь ты! Придумал!

– Я не могу сегодня в постель, – сказал я, – я имею плохое состояние.

Тут мы с ним начали запинаться и запинались некоторое время, я искал нужные английские слова, а он… не знаю, почему запинался он…

Наконец, я сказал:

– Хорошо, я подумаю. Если хочешь, дай мне номер телефона, я позвоню тебе в течение получаса.

– Я не помню номер, и я сижу в ванне, – сказал он, – но я живу в отеле «Парк-Шеридан», номер 750, посмотри в телефонной книге, – сказал он.

– Я позвоню, – сказал я и повесил трубку .

Сейчас вы меня немножко поймете. Мне стало неприятно от грубости начала. Я хотел лечь с ним в койку, он мне чем-то нравился, но уж очень грубо. Конечно, может быть, так и поступают нормальные люди, у которых мало времени, у которых работа, и они визитеры, и у них есть вечер и чего бы не пригласить русского парня, который согласен, и к чему тут канитель и терять время.

Он был нормальный, но это меня и раздражило. Он даже не захотел сделать вид, что я ему нравлюсь, что у него не просто желание каким-то образом потереться о меня своим хуем, раздражив его не то у меня во рту, не то в этом моем отверстии, и он бы что-то делал мне, и ему были бы приятны мои содрогания, конвульсии моего организма, смотреть на это. Нет, он ленился даже вид сделать. Что говорить, мне это было неприятно. Для меня любовь – это взаимное ласковое притяжение и маленькая игра.