Это как день посреди ночи

В городке все изменилось. Бал в честь окончания сезона сбора винограда отменили, опасаясь, как бы подложенная кем-то бомба не превратила праздник в трагедию. Присутствия мусульман на улицах больше не допускалось, и без особого разрешения им не разрешалось покидать виноградники и сады. На следующий день после убийства Симона армейские подразделения устроили массовую облаву, прочесав частой гребенкой гору Дхар-эль-Менжел и окрестные леса. На подозрительные районы самолеты сбросили бомбы, а вертолеты расстреляли их из пушек. Охота длилась четыре дня и три ночи, после чего измотанные военные вернулись в казармы несолоно хлебавши. Ополчение Хайме Хименеса Сосы развернуло широкую сеть засад, в которую рано или поздно кому-то суждено было попасться. Сначала перехватили небольшой отряд фидаинов[12], доставлявший повстанцам припасы; мулов перебили на месте, провизию сожгли, а тела трех бунтовщиков, изрешеченные пулями, провезли в повозке по улицам городка. Две недели спустя Кримо, записавшийся в отряд харки[13], застал врасплох в пещере одиннадцать повстанцев, решил их оттуда выкурить, в итоге они умерли от отравления дымом. Затем, окрыленный этим подвигом, он заманил в ловушку подразделение моджахедов, семерых человек убил, а двух раненых выставил на всеобщее обозрение на городской площади, где толпа чуть было их не растерзала.

Я перестал выходить на улицу. Затем наступил период затишья.

Мысли мои вновь вернулись к Эмили. Мне ее очень не хватало. Порой представлялось, как она стоит рядом, а я разговариваю с ней долгими, нескончаемыми часами. Я понятия не имел, как она теперь, и страшно от этого мучился. Доведенный до крайности, я решил отправиться к Кримо в надежде выведать у него, где ее можно найти. Чтобы снова увидеть Эмили, я был готов на что угодно. Кримо встретил меня холодно. Он сидел в кресле-качалке на пороге своей хибары – на груди патронташ, на бедрах винтовка.

– Подонок! – сказал он мне. – Она еще оплакивает мужа, а ты уже думаешь, как бы затащить ее в постель.

– Мне нужно с ней поговорить.

– О чем? Той ночью она все тебе предельно ясно объяснила. Эмили и слышать о тебе не желает.

– Это не твоя забота.

– А вот тут, приятель, ты ошибаешься. Эмили как раз моя забота. И если ты ее обидишь, пусть даже самую малость, я собственными зубами вырву тебе кадык.

– Она что-то говорила тебе обо мне?

– Ей не нужно мне что-либо рассказывать. Эмили на моих глазах послала тебя ко всем чертям, и мне этого вполне достаточно.

Ждать чего-то от этого человека не приходилось. Потом долгие месяцы я бродил по кварталам Орана в надежде встретить Эмили. Часами торчал у школ, дожидался окончания уроков, но в толпе родителей и учеников так ни разу и не увидел ни Мишеля, ни его матери. Я слонялся по рынкам, магазинам и паркам, но нигде не мог отыскать ее следов. В тот самый момент, когда в душе уже поселилось отчаяние, ровно через год, день в день, после смерти Симона, проходя мимо книжного магазина, я увидел, как мне показалось, ее за прилавком. У меня перехватило дыхание. Я нырнул в кафе напротив, спрятался за колонной и стал ждать. Когда пришло время закрываться, Эмили вышла из магазина и села в троллейбус на углу. Поехать с ней я не осмелился. Была суббота, и все воскресенье, показавшееся мне бесконечным, я буквально сгорал от нетерпения. В понедельник с самого утра я уже вновь сидел в кафе за той же колонной. Эмили пришла к девяти. На ней был черный костюм, голову она повязала того же цвета платком. Сердце у меня в груди сжалось, будто губка, из которой выжали всю воду. Тысячу раз я набирался храбрости, чтобы подойти к ней, и тысячу раз подобный поступок казался мне несвоевременным и неприличным.

Не знаю, сколько раз я проходил перед книжным магазином, чтобы одним глазком взглянуть, как Эмили обслуживает покупателей, взбирается по лестнице, достает книгу, открывает кассу, расставляет на полке букинистические издания, но так и не решился толкнуть дверь и войти. Сам факт того, что с ней все в порядке, наполнял мою душу смутным, но в то же время осязаемым счастьем. Я продолжал жить от Эмили на расстоянии, мне она казалась миражом, и я боялся, что при моем приближении он просто растает. Так продолжалось месяц. Я перестал заниматься аптекой, бросил Жермену на произвол судьбы, забывая ей даже звонить, все ночи проводил в дешевых гостиницах, а днем наблюдал за Эмили, прячась в кафе.

Как-то вечером, незадолго до закрытия книжного магазина, я, будто лунатик, вышел из своего убежища, пересек улицу и с удивлением для самого себя толкнул стеклянную дверь.