Это как день посреди ночи

«Мой дорогой Жонас, я выполнил твою просьбу и напал на след Эмили. Поиски отняли у меня немало времени, но я рад, что в конечном счете ее нашел. Ради тебя. Она работает секретаршей у одного марсельского адвоката. Я позвонил ей, но она даже не стала со мной разговаривать!!! Почему – мне неизвестно. Мы никогда не были с ней особо близки, по крайней мере до такой степени, чтобы таить друг на друга обиду. Возможно, она спутала меня с кем-то другим. Война расшатала так много привычных ориентиров, что впору спросить себя, не является ли коллективной галлюцинацией то, что мы все из-за нее перенесли. Но не будем больше об этом. Предоставим времени возможность загладить скорбь и печаль. Раны еще слишком свежи, чтобы требовать от выживших хоть какой-то сдержанности… Адрес Эмили такой: 143, улица Фрер-Жюльен. Это недалеко от Канабьер. Найти проще простого. Дом прямо напротив пивного ресторанчика «Ле Пальмье». Этот «Ле Пальмье» славится по всему городу, там всегда собираются «черноногоние». Представляешь? Теперь нас, алжирцев европейского происхождения, здесь называют не иначе как «черноногими». Будто мы всю жизнь ходили по щиколотку в отработанном моторном масле… Когда будешь в Марселе, обязательно мне позвони. Буду рад дать тебе хорошего пинка, чтобы содержимое желудка брызнуло через уши. Крепко тебя обнимаю. Деде».

Улица Фрер-Жюльен находилась в пяти кварталах от моего отеля. Водитель такси добрых полчаса наворачивал круги и только после этого высадил меня у пивного ресторанчика «Ле Пальмье». Но ему же надо зарабатывать на жизнь. Площадь кишела народом. После вчерашней грозы над Марселем как ни в чем не бывало вновь засияло солнце. Его свет озарял собой лица людей. Дом 143, втиснутый меж двух примыкавших к нему современных зданий, представлял собой старое добротное строение, выкрашенное бледно-зеленой краской, со стройными окнами, прятавшимися за запертыми ставнями. Цветочные горшки пытались оспорить банальность балконов, прячась в тени опущенных штор… Дом 143 по улице Фрер-Жюльен произвел на меня странное впечатление. Он будто противился солнцу, воспринимая в штыки радости жизни. Мне никак не удавалось представить, чтобы Эмили могла смеяться за такими скорбными окнами. Я сел за столик у большой стеклянной витрины ресторана, чтобы видеть всех, кто входил в дом напротив или выходил оттуда. Стоял лучезарный воскресный день. Солнце вымыло тротуары, и над землей теперь поднимался пар. Завсегдатаи вокруг обсуждали мировые проблемы за стаканчиком красного; все говорили с акцентом жителей пригородов Алжира, лица до сих пор были обожжены знойным солнцем южного побережья Средиземного моря, а грассировали они так, как перекатывают во рту кускус – с наслаждением и восторгом. Но какие бы вопросы они ни затрагивали, разговор неизменно возвращался к Алжиру. Только эта тема была у всех на устах.

– Знаешь, о чем я думаю, Хуан? Об омлете, который я забыл на огне, когда в спешке собирался. Интересно, мой дом не сгорел, когда я уехал?

– Ты серьезно, Роже?

– Ну конечно. Ты же мне все уши прожужжал глупостями о том, что тебе пришлось бросить в твоем захолустье. Неужели нельзя поговорить о чем-то другом?

– О чем мне говорить, Роже? Алжир – вся моя жизнь.

– В таком случае почему бы тебе на заткнуться и не оставить меня в покое? Мне хочется подумать о чем-нибудь другом! Да-да, представь себе!