Это как день посреди ночи

«Дорогой Юнес!

Я ждала тебя на следующий день после нашей встречи в Марселе. На том же месте. А потом еще и еще, много дней подряд. Но ты не вернулся. Мектуб, как сказали бы у вас. Судьба. Чтобы в жизни что-то случилось, будь то хорошее или плохое, достаточно какой-то мелочи. С этим нужно научиться мириться. Со временем человек становится мудрее. Я очень сожалею о тех упреках, которыми тогда тебя осыпала. Наверное, поэтому я не осмеливалась распечатывать твои письма. На свете есть тишина, которую не надо беспокоить. Подобно стоячей воде, она приносит человеческой душе покой.

Прости меня, как я простила тебя.

Эмили».

Все звезды на небе будто собрались в одну, а ночь, вся, какая была, вошла в мою комнату, чтобы посидеть у моей постели. Теперь я знал, что буду покоиться с миром в той далекой стране, куда мне вскоре предстоит отправиться.

Аэропорт Мариньян был безмятежен и тих. Ни давки, ни толпы, очереди на регистрацию двигались плавно и спокойно. У стойки «Алжирских авиалиний» царила тишина. Лишь несколько человек с чемоданами – вечные контрабандисты, порожденные нищетой и инстинктом выживания, на языке посвященных «трабендисты» – упрашивали принять у них слишком тяжелый и объемный багаж, прибегая к всевозможным уверткам. Все их номера не оказывали на служащего у стойки никакого впечатления. Сзади терпеливо ждали своей очереди несколько пенсионеров с доверху груженными тележками.

– У вас есть багаж, месье? – спросила девушка у стойки.

– Только сумка.

– Вы возьмете ее с собой в салон?

– Да, это избавит меня от долгого ожидания после прилета.

– Вы правы, – ответила она, возвращая мне паспорт. – Вот ваш посадочный талон. Посадка начинается в 9 часов 15 минут, выход 14.

Часы на руке показывали 8 часов 22 минуты. Я пригласил Мишеля и Гюстава выпить по чашечке кофе. Мы уселись за стол. Гюстав попытался рассказать что-то интересное, но безуспешно. Мы молча допили кофе, рассеянно глядя в пустоту. Я думал о Жан-Кристофе Лами. Вчера я чуть было не спросил Фабриса, почему не приехал наш старший, но язык не пожелал мне повиноваться, и я отказался от этого на мерения. От Андре я узнал, что Жан-Кристоф приезжал на похороны Эмили вместе с Изабель, что та чувствует себя превосходно и что они оба знали о моем приезде в Экс-ан-Прованс… От всего этого мне было грустно.

Громкоговоритель объявил посадку на рейс AH 1069 по маршруту Марсель – Оран. Мой рейс. Гюстав обнял меня, Мишель поцеловал в щеку и невнятно что-то сказал. Я поблагодарил его за гостеприимство, и они ушли.

К выходу на посадку я не пошел, а заказал себе второй кофе.

Я ждал…

Интуиция подсказывала, что сейчас должно что-то произойти, что нужно набраться терпения и не вставать со стула, на котором я сидел.

Голос из громкоговорителя объявил, что посадка на рейс AH 1069 до Орана заканчивается и пассажиров в последний раз просят подойти к выходу.

Чашка с кофе опустела. Голова опустела. Все мое естество представляло собой пустоту. Да еще эта интуиция, подначивавшая сидеть и ждать дальше. Минуты молотили по плечам, как ноги слона. У меня болела спина, болели колени, болел живот. Голос из громкоговорителя вгрызался в мозг и яростно буравил виски. Теперь уже меня лично пригласили к выходу 14. «Месье Юнеса Махиеддина просят срочно пройти к выходу 14. Посадка заканчивается…»

«Что-то моя интуиция постарела, – сказал я себе. – Вставай, старина, ждать больше нечего. Поторопись, если не хочешь опоздать на самолет. Через три дня свадьба твоего внука».

Я взял сумку и двинулся к выходу на посадку. Но не успел занять очередь, как меня окликнул донесшийся непонятно откуда голос:

– Жонас!

Это был Жан-Кристоф.

Он стоял у желтой линии, в пальто, сгорбившись и опустив плечи. С убеленной сединой головой, старый как мир.

– Я уже начал было отчаиваться, – сказал я, подходя к нему.

– Что ни говори, а я сделал все, чтобы сюда не приезжать.

– Это лишь доказательство того, что ты остался все таким же упрямым ослом. Но в нашем возрасте мелкое высокомерие уже непозволительно, ты не находишь? Вскоре перед нами откроются врата вечности. На закате дней приятного у каждого из нас осталось мало, а в этой жизни нет большей радости, чем вновь увидеть перед собой лицо, которое ты потерял из виду сорок пять лет назад.