Блисс и трое верных людей дяди, которых он снарядил на поиски отца, вернулись ни с чем. Они обошли все: полицейские участки, больницы, дома свиданий, свалки и базары; опросили могильщиков, попрошаек, пьяниц и барышников… Отец будто испарился.
Через несколько недель после его исчезновения я, не сказав никому ни слова, отправился в Женан-Жато. Я уже изучил город, и мне хотелось навестить родных, не спрашивая разрешения у Жермены, и без дяди. Мать меня строго отчитала. Моя инициатива показалась ей глупой, и она вырвала у меня обещание больше так не делать. Предместья кишели головорезами всех мастей, и хорошо одетого мальчика могли порвать на куски громилы, орудовавшие в этом разбойничьем притоне. Я сказал, что пришел узнать, не вернулся ли отец. Мама ответила, что за отца не надо беспокоиться, по словам гадалки Батуль, у него все отлично, и он вот-вот сколотит состояние.
– Когда он вернется, сначала заберет тебя у дяди и только потом придет за мной и твоей сестренкой, чтобы отвести нас
С этими словами она послала старшего сына Бадры к маклеру Блиссу, чтобы тот незамедлительно отвел меня к дяде.
Столь резкое отношение со стороны матери долго не давало мне покоя.
Я считал себя источником всех бед на земле.
Глава 7
В течение нескольких последующих месяцев я закрывал глаза, лишь тщательно обследовав потолок. Из одного конца в другой. И вдоль, и вширь. Лежа на спине и откинувшись головой на подушки, я прокручивал в голове злоключения отца, рассказ о которых в виде бессвязного фильма разворачивался над кроватью. Я представлял его то в образе величественного набоба, окруженного толпой придворных, то разбойника, разоряюшего дальние страны, то золотоискателя, ударом кирки извлекающего на свет божий самородок века, то подтянутым гангстером в безупречном костюме-тройке и с толстой сигарой в углу рта. Порой, в приступе непостижимой тревоги, я видел, как он, пьяный и расхристанный, бежит по предместьям, обладающим дурной репутацией, а за ним гонятся мальчишки, желающие его линчевать. В такие ночи руку мою будто сдавливало клещами – точно такими же, какие впились в мою плоть в тот вечер, когда я хотел осчастливить отца, отдав ему деньги, заработанные продажей щеглов.
Исчезновение отца стало для меня костью в горле, которую нельзя было ни проглотить, ни выплюнуть. В том, что он пропал, я винил себя. Отец никогда не осмелился бы бросить маму и сестренку прозябать в нужде, если бы в тот день не встретил меня. С наступлением ночи он вернулся бы в Женан-Жато и мертвецки уснул, не возбуждая подозрений у соседей. У него были свои принципы, он никогда ни с кем не делился и тщательно все ото всех скрывал. Он говорил, что человек может потерять деньги, землю, друзей, от него может отвернуться удача, он может растеряться, но все равно у него останется шанс, пусть даже мизерный, вновь встать на ноги где-то в другом месте. Но вот если он потеряет лицо, то пытаться спасти остальное уже не имеет смысла.
В тот день отец потерял лицо. Из-за меня. Я застал его в тот момент, когда он скатился на самое дно поглотившей его пропасти. Вынести этого он не смог. Не позволить превратностям судьбы затмить его образ было для него делом чести, и он изощрялся, чтобы мне это доказать… Но взор, устремленный на меня у бара в Шупо, когда он нелепо пытался удержаться на ногах, рассудил иначе… Порой взгляд человека может многое рассказать о его бедах и отчаянии; у отца он был безапелляционный.
Я злился, что свернул на ту улицу, что прошел мимо этого бара в тот самый момент, когда вышибала швырнул на землю и моего отца, и весь мой мир. Я злился, что слишком рано расстался с Люсеттой, что чуть дольше обычного пялился в витрины…
Лежа в темной комнате, я изводил себя, пытаясь найти смягчающие обстоятельства и не находя их. Я был так несчастен, что как-то вечером принялся искать в захламленном чулане статую ангела, который в первую ночь нагнал на меня такого страху. Он лежал на самом дне ящика, набитого всяким старьем, я смахнул с него пыль и вновь поставил на камин напротив кровати. А потом долго не спускал с него глаз, уверенный, что он вот-вот расправит крылья и повернет в мою сторону голову… Но ничего такого не произошло. Ангел неподвижно стоял на своем постаменте, непроницаемый и отчаянно бесполезный, и мне пришлось еще до рассвета сунуть его обратно в разваливающийся ящик.
– Бог злой!..