Это космос, детка!

А вот тренировки в корабле – это ад. Безусловно, они были необходимы, чтобы приобрести навыки, и нас тренировали замечательные инструкторы. Но это было физически тяжело. Первые тренировки проходили без скафандров, но так длилось недолго. А тренировка в скафандре – это значит, что ты надеваешь нательное белье, шапочку, скафандр, подключаешь все системы – вентиляцию, медицинский пояс, – затягиваешь себя всеми ремнями, правильно надеваешь наколенники, на левой (или на правой) ноге крепишь планшет… Тренировка может длиться три часа (это минимум), а может и шесть. У нас было около десяти тренировок. Чтобы разобраться в бортдокументации, проводились отдельные практические занятия, их тоже было немало.

Пульт управления… туалетом

На тренировках в корабле тебе физически некомфортно. Если очень захотелось в туалет, так, что терпеть нет сил, то можно попросить сделать перерыв, но его дадут не в любой момент: чтобы вышел кто-то один, нужно вылезти всем. Все это очень нервно, потому что запущена программа старта или спуска, и ты словно играешь в компьютерную игру, проживаешь все будто по-настоящему, вплоть до стыковки. Мы учились пользоваться связью в шлемофоне – тогда появились наши позывные: Астрей-1 (Антон), Астрей-2 (Клим) и Астрей-3 – это я. Приходилось сидеть и в надутых скафандрах, и это было еще тяжелее, потому что двигать руками в такой ситуации практически невозможно, а работать надо! Но нам необходимо было потренироваться и в этом тоже, чтобы уметь в таком состоянии открывать клапан, брать пульт, выдвигать ручки.

В корабле тоже проигрываются все внештатные ситуации – пожар, разгерметизация, появление дыма или падение давления. Это так называемая «имитация реального полета» – ты или сажаешь корабль, или у тебя это не получается. Бывает, тренировки заканчиваются тем, что корабль упал, никто не выжил. Но у нас на тренировке ни разу не было аварии, с которой мы бы не справились.

После первой тренировки я вышла мокрая насквозь и совершенно ошалелая. Мозг у меня тогда просто лопнул: я смотрела на эти пульты и ничего не понимала… Но, могу отдать себе должное, я разобралась во многом, в том числе и в тех вещах, о которых мне не обязательно было знать. Я начала понимать, как засекать время по секундомеру, как следить за давлением внутри корабля. Пульты я в итоге изучила неплохо. Но в момент тренировок было ощущение, что мозг просто взрывается.

Инструкторы по станции Татьяна Юрьевна и Ксюша Какушина были требовательны, но позитивны и лояльно настроены по отношению к нам. С тренировками в корабле было по-другому. С нами рядом находились крутые ребята-скафандристы и замечательные инструкторы, но атмосфера была очень жесткой.

Так мы начали работать уже втроем, командой. Антон принял нас очень доброжелательно. Возможно, ему тоже сначала было непонятно, что из этого всего выйдет – этого не понимал никто, но наш командир старался не слишком показывать, что ему что-то не нравится. Антон всегда на позитиве, никогда не ругается: даже если что-то не так, он скажет об этом аккуратно, стараясь не обидеть. А вот Олег Новицкий, с которым мы познакомились позже, на МКС… Он скажет слово – сразу все строятся. Они с Антоном очень разные, но оба – наши любимые командиры.

Люди

На самом деле установка «Я прорвусь во что бы то ни стало» – это ведь такая маленькая цель… По большому счету: да, участие в этом проекте – большая честь и слава. Сам космос – это невероятная красота, колоссальные эмоции. Но самым ценным во всем этом для меня оказалось наблюдение за тем, как посторонние поначалу люди становятся ближе, как теплеет их отношение к тебе.

Все это было для меня в первую очередь испытанием самой себя. Сумею ли я принять то, что раньше не принимала? Насколько смогу растопить лед вокруг себя?

С Ириной Викторовной

С Ириной Викторовной, врачом функциональной диагностики, мы познакомились еще на отборе. Она очень за меня болела и поддерживала уже тогда. Я чувствовала, что она со мной, рядом. Это не значит, что она не делала мне замечаний. У меня во время отбора было много спектаклей подряд. Однажды я пришла на барокамеру, накануне отыграв «Грозугрозу» в Театре Наций. Это сложный спектакль, и на следующий день после него я обычно стараюсь весь день лежать, потому что мне и физически, и морально тяжело: опухшие от слез глаза, нос, отекший от искусственной крови, которую заливают в него во время спектакля. К тому же это был первый спектакль после моего возвращения из Грузии, и я пришла на него с грузинским вином: я люблю эту постановку, команду, с которой работаю. Мы сидели, пили вино после спектакля. А кто-то снимал сторис, как мы веселились, шутили… Я эти сторис, кажется, машинально перепостила в соцсети. Разошлись мы в два часа ночи.

На следующий день – барокамера. А перед центрифугой и барокамерой нужно подписывать бумагу, что ты спал не менее восьми часов.

В барокамере

Ирина Викторовна спрашивает:

– Сколько спали?

– Как написано, восемь часов, – отвечаю.

– Врете. Я видела ваши сторис в два часа ночи. Вы играли спектакль «Грозагроза», а потом еще отмечали.