Это критика

        М.Э.: А с чем тогда связано предпочтение, которое читатели журналов отдают критике и публицистике перед прозой и поэзией?

        А.А.: Наверное, по-прежнему существуют мощные ожидания, не до конца растраченный интеллектуальный аванс. Тем, кто делает толстые журналы, не худо бы посмотреть, что в них можно изменить. Если есть отложенный спрос, то надо думать над тем, как резко осовременить все эти формы, как поменять авторскую номенклатуру, как привлечь серьезных людей, пускай противоречивых, пускай не всегда нам приятных, на эти страницы. В данном случае я говорю не столько даже о критике, сколько о публицистике - с критикой все немного по-другому.

        М.Э.: Вы неоднократно постулировали, что ваш взгляд на литературные и политические события - это взгляд человека религиозного. Сказывается ли такая позиция на вашем эстетическом подходе, на вкусовых предпочтениях?

        А.А.: До обсуждения идеологии я чаще всего не дохожу. Если книга написана плохо, то мне просто не хочется обсуждать ее содержание. Ведь в этом случае я говорю уже не о книге, а о бессмертной душе автора, но если мне писатель неинтересен, зачем я буду залезать в такие глубины? Другое дело, когда книга написана сильно, ярко, энергично, когда она в качестве эстетического факта признана мной и пропущена через себя. В этом случае я начинаю задавать вопросы следующего порядка, вопросы мировоззренческие.

        М.Э.: А на этом мировоззренческом уровне ваша религиозность как-то влияет на выбор авторов, которых вы как критик рекомендуете читателю? Были такие случаи?

        А.А.: Таких случаев не было, как-то обходилось. Я никогда не нападал на писателей по религиозным соображениям, так же, как, надеюсь, и не хвалил какие-то книги из-за их "правильного" содержания. Хотя недавно я прочитал книгу молодого писателя Вячеслава Дегтева. Если бы я писал о ней, то, наверное, попытался бы предостеречь читателя, потому что автор - очень способный человек, пропагандирующий страшноватую языческую идеологию, непосредственно связанную с национал-антихристианскими мотивами в современной культуре.

        М.Э.: Если суммировать ваши оценки конкретных писателей, то становится очевидно, что ваш "рекомендательный список" очень близок к "списку" Андрея Немзера. Это простое совпадение или же за этим стоит общность эстетических подходов?

        А.А.: Мне приятно это слышать, потому что Андрей - очень хороший читатель. На самом деле совпадение происходит не всегда, хотя многие имена в наших "списках" действительно пересекаются. Дело в том, что и Немзер и я пришли в критику из филологии. И каким бы каждый из нас ни был филологом, хорошим или плохим, но все-таки какое-то представление об истории русской литературы у нас есть. Я думаю, что этот филологический багаж и предопределяет близость критериев оценки.

        М.Э.: Один частный случай вашего совпадения с Немзером, правда, не в положительной оценке, а в отрицательной, - это роман Михаила Шишкина "Взятие Измаила", и даже не сам роман, а присуждение ему букеровской премии. В отзыве на это событие Архип Ангелевич писал: "Эмигрантское сознание, пронизывающее его объемистую прозу, - чуть закомплексованное, библиотечное, медлительное, многоязыкое, - видимо, оказалось по сердцу членам... жюри... Понять их можно; соответствующие настроения в интеллигентской среде вновь возникли - и не без основания. Нужно ли только сдаваться на милость исторического процесса?". Но, возможно, члены жюри полагали, что они награждают текст, а не отразившиеся в нем общественные настроения. Не подменяем ли мы при таком подходе историческим процессом процесс литературный?

        А.А.: Текст - это не рубашка, его нельзя отделить от настроения. Мне кажется, что текст - это и есть воплощенное настроение, в том числе и общественное.

        Что же касается Шишкина, то он писатель. Нравится он мне, не нравится, - он живой писатель. Он не просто конструирует свои книги из обломков чужих, у него есть тигель, в котором эти обломки переплавляются во что-то свое. Он - писатель. Хорошо. Договорились. Но вот мы проскочили эстетический уровень, дошли до разговора о вещах метафизических, начинаем обсуждать по существу. В книге пульсирует некоторая энергия, оформленная несравнимо более "эстетично", нежели у Проханова. Можно задавать вопросы следующего уровня. Что это за энергия, какова ее природа, как она воздействует на окружающий мир? Когда мы поддерживаем или не поддерживаем этот текст - что за этим решением стоит? Потому что одно дело, когда мы как читатели берем и читаем, и совсем другое, когда мы как члены жюри эту книгу рекомендуем.

        У меня нет вопросов к тому, что Шишкин попал в 2000 году в шестерку, он и должен был там оказаться по раскладу того года. Но когда "Взятие Измаила" объявляется победителем, то это сознательное политическое решение. Мы включаем прожектор, мы направляем его луч в эту точку и говорим: "Вот здесь центр, все остальное периферия". Мне кажется, это была ошибка.