Читаем Это критика полностью

        Так что заиграться могут не только те "ребята", о которых говорит Архангельский. Заигрываются и их оппоненты, пытаясь выпрямить те пути, на которых литература взаимодействует с жизнью. Конечно, заигрыш заигрышу рознь, ну так и противники, объективно рассуждая, в слишком неравных интеллектуальных категориях, чтобы судить их по одним и тем же законам.

Андрей АРЬЕВ 

31 июля 2003 г. 

        Михаил Эдельштейн: Андрей Юрьевич, в статье «Петербургская пауза» вы соглашаетесь с определением Петербурга как «великого города с областной судьбой», обосновываете его провинциальность, пишете: «В региональной обособленности петербуржцы видят знак избранности, а не знак отсталости». Действительно, в Петербурге сегодня сложилась своя литературная культура, со своими поэтами и прозаиками, своими критиками, своими зоилами, своими журналами, своими премиями и т.д. В чем причины этой обособленности? Почему авторы круга «Звезды», с одной стороны, вроде бы всем известны, а с другой - все-таки находятся где-то на периферии критического внимания: не получают общенациональных премий, не попадают в списки актуальных авторов, составляемые ведущими критиками, и т.д.? Нужно ли пытаться изменить эту ситуацию, разомкнуть петербургскую литературу вовне?

        Андрей Арьев: Говоря об особом петербургском типе культуры, я бы уточнил: да, конечно, этот тип существует. Но не будем обольщаться, причисляя к нему кого бы то ни было. Тот, кто скажет: «Я представляю петербургскую культуру», - рискует быть причисленным к разряду снобов. Сознательная прививка данного типа культуры к определенной личности, как и любая прививка, конкретному индивиду опасна, его организм она только ослабляет. Парадокс в том, что, при всем отрицательном воздействии на конкретного человека, прививки спасают нас, вместе с остальными гражданами региона, от эпидемий (собственно, точно так же обстоит дело с «национальным вопросом»). Так что если петербургский тип культуры и существует как целостное явление, не стоит носиться со своей «петербуржскостью». Да, в любой культуре «земли» больше, чем «неба», и соответственно, «провинциальности» больше, чем «провиденциальности». Но все же без «перекрестного опыления» никакая культура долго (в смысле: плодотворно долго) не протянет, не будет развиваться. Без просвета в иные миры культура тоже невозможна. 

        Что же касается отсутствия «общенационального» статуса и всяческих премий у современной питерской культуры, то дело тут простое (хотя «в области балета» мы, кажется, по-прежнему «впереди планеты всей»). Один знакомый журналист на вопрос, почему он перебирается из Питера в Москву, ответил столь же цинично, сколь и внятно: «Потому что в Москве делят мясо, а у нас кости!» Так и получается. Кто все эти «общенациональные премии» дает и получает? Публика, толкущаяся внутри Садового кольца. Все друг друга знают, все друг за другом благожелательно следят: вот, мол, этому уже дали, а вот, за соседним столиком, сидит и еще не получил. Даже как-то неловко, не по-людски. Так вот и перенаграждали друг друга. И все «списки актуальных авторов» таким же образом составляются. Плюс, конечно, для разнообразия по одной посторонней изюминке на сезон: один год из Саратова, один - из Екатеринбурга...

        М.Э.: Ощутимо ли сегодня традиционное эстетическое противостояние между петербургской и московской культурой?

        А.А.: Ощутимо. Когда живешь в Петербурге. Если же говорить серьезно, ощутимее противостояние «традиционной культуры» и пласта откочевавших из нее в более прибыльные сферы псевдокультурной деятельности циничных интеллектуалов и поставивших на своеволие эгоцентриков.

        М.Э.: А что вы подразумеваете под «псевдокультурной деятельностью»?

        А.А.: Различные спекуляции по поводу «массовой культуры» как явления, имеющего высокую «онтологическую» ценность. На практике это сводится к тому, что «творец» забегает за свое «творение», возбуждая интерес к себе как персонажу истории (или же, наоборот, прячется как аноним за своей поделкой). Наглядно это проявляется в явлении всеобщей телеканализации.

        М.Э.: Вы, как «стойкий поклонник петербургского типа культуры» (Ив. Толстой), считаете, что петербургская традиция сегодня развивается или доживает?

        А.А.: Поскольку петербургская культура, в принципе, занята проблемами выживания «маленького человека» (в Петербурге это едва ли не синоним «интеллигента») в «большом катаклизме», ей угрожает только всеобщее понижение воздействия культурного сознания на современное общество.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия