Это критика

И все же за всеми боевыми кличами Басинского чувствуется подлинная драма. И виной всему те самые цельность и последовательность критика, о которых речь шла в начале. Лет десять назад Басинский решил изобразить этакого Страхова, по случаю забредшего в конец XX века и ужаснувшегося тому, что он видит окрест себя. От имени этого персонажа он и написал несколько первых своих новомирских статей. Существует же ролевая лирика, почему бы не быть ролевой критике?

Однако есть неумолимая логика развития образа. Очень скоро выяснилось, что сегодняшний Страхов не может обойтись без поминутных апелляций к участковому. В его речи замелькали все эти "цензура", "судить", "штрафовать", "УК РФ", "граница на замке". А как быть, если без участкового никто не верит, что крупнейшее событие русской литературы второй половины XX века - это деревенская проза, а главная отрада текущего литпроцесса - Владислав Отрошенко с Борисом Евсеевым? Других реалистов у него для нас сегодня нет. И у нас для него тоже.

Сергей БОРОВИКОВ

2.10.2003

Русский Журнал: Сергей Григорьевич, с закрытием "Волги" и оскудением "Урала" центр литературной жизни окончательно переместился в Москву. Насколько это сказывается на литературной ситуации в провинции?

Сергей Боровиков: Я не могу сказать, что на литературной ситуации в провинции так уж сказывается окончательное "перемещение" центра литературной жизни в Москву. Да и произошло ли это перемещение? При советской власти столичная литературоцентричность была куда мощней. Да и в "перестройку" головы были обращены в сторону Москвы. И не только литературной. Сейчас провинция живет более самодостаточно. Во многом это связано и со свободой разнообразных выходов в мир, минуя Москву. Центр обретается скорее в головах пишущих, в Интернете, в некоем своем метафизическом присутствии над пишущими, но не в Москве, и вообще - не в географически определяемом месте.

РЖ: Возможно ли появление сегодня в провинции журнала такого уровня, каким была "Волга"? И в чем вам видится причина его отсутствия - только ли в недостатке денег?

С.Б.: Дело не столько в "Волге", ее гибели и возможности возрождения, сколько в судьбе толстых журналов вообще. Если у лучшего журнала страны с населением в полтораста миллионов тираж чуть более пяти тысяч - о чем говорить? Мне-то и жалко такой судьбы, и желалось бы ее изменить, но, думаю, это невозможно. Они, "толстяки", в небольшом числе будут продолжать раритетное существование, в статусе, скажем, филологических специальных изданий.

Сюда же помещу и оценку литературной ситуации в провинции. Несомненно, присутствие той же "Волги" подбадривало пишущих людей, держало в некоем страхе профессиональных графоманов из Союза писателей, но не более того. Скажем, у нас вовсю сказывался кризис, да не кризис даже, а почти гибель "художественной прозы" в постсоветские времена, который так и не преодолен и поныне. Ну, и что здесь могла сделать редакция? Наложить запрет на публикацию осточертевшего постмодерна или - как то сделал однажды "Урал" (роман Николая Никонова) - печатать как бы реалистические, сюжетные, но от этого не менее тошнотворные сочинения? И тогда мы стали номер за номером отводить так называемому "Волжскому архиву" - и нам интереснее было, и читателю. А постмодернистскую и всяческую самовыразительную прозу или статьи по экономическим проблемам читать и печатать было уже очень скучно. Я и посейчас, скажем, свежий номер "Знамени" начинаю с "Рабочих тетрадей " Твардовского, а не с прозы или поэзии и т.д.

Отличие провинции от столицы не в том, что там "негде" печататься или что там меньше стало, чем было или чем есть в столице, талантливых поэтов и прозаиков, а в том, что столичная жизнь сохраняет для тех, кто этого заслуживает, возможность существовать в профессиональной литературной среде. И наращивать культурный слой. Грубо говоря, издавать "Новый мир" можно и в провинции (не в глуши, разумеется, а в большом традиционном культурном центре), а "НЛО" - нет.