Это лишь игра (СИ)

– Может, Герман взял? Я спрошу у него. Но, если что, у меня дома есть старенький аппарат, я его тебе завтра привезу. Только вот симка… ну, ладно, с этим тоже что-нибудь придумаем. Лен, все-таки скажи, что там произошло? А то Соня Шумилова одно говорит, Михайловская и Патрушева – другое… К тебе еще не приходил инспектор из ПДН?

Я качаю головой.

– Ну, придет еще, значит. Опросит тебя… Ты, Лена, главное, не выгораживай никого. А то пожалеешь их, и все им с рук сойдет. Я не кровожадная, но я – за справедливость. Так что говори все, как было, ничего не утаивай. Соня сказала, что они… издевались над тобой. Светлана, конечно, сейчас плачет, клянется, что не знала ничего про твой недуг. Говорит, что просто толкнула тебя за то, что ты порвала ей платье. Кстати, она тоже собиралась прийти к тебе с извинениями. Не приходила, нет? А из-за чего вообще все это случилось? Из-за Германа?

Я киваю, а она качает головой.

– Ох, уж этот Герман…

А мне так хочется еще что-нибудь про него узнать. Может, она с ним виделась? Может, знает, почему он не приходит?

– А вы с ним не разговаривали? Ну, после этого…

– С кем? – зачем-то переспрашивает она, хотя я вижу, что она и так это понимает.

– С Германом.

– Ну… – теряется она. – О чем-то, может, и говорили. Но ни о чем таком особенном… А что?

– Да просто… – пожимаю плечами, но, не выдержав, все же признаюсь: – Я думала, он меня навестит, а он…

Олеся Владимировна смотрит на меня с сожалением, чуть склонив голову вбок, и порывисто обнимает.

– Все будет хорошо, – шепчет уверенно.

Когда она уходит, я еще какое-то время сижу во дворе. В палату возвращаться совсем не хочется. Я разглядываю фигуры лебедей, сделанные из покрышек, больных, неспешно гуляющих по тропинкам, санитарку, толкающую перед собой тележку с баками.

А потом внезапно вздрагиваю, заметив на крыльце больницы до боли знакомый силуэт. Герман! Все-таки пришел! Наконец!

Он стоит, опершись локтями о перила, и смотрит на меня. И такое ощущение, что он давно уже стоит и вот так, издалека, смотрит. Но почему-то не подходит.

Только сейчас, когда я приподнимаюсь со скамьи, он тоже спускается с крыльца и идет мне навстречу.

Я радуюсь ему так, что сердце из груди выпрыгивает. Да, мы не мирились с ним, даже не разговаривали после расставания, но все это уже ничего не значит. Он ведь сказал, что любит меня. Теперь я точно знаю, что это было. Я это помню…

Чувствую, как у меня расплывается улыбка. И пусть. Я рада... я так рада его видеть, что мне не только улыбаться, мне плакать от счастья хочется.

Я ускоряю шаг, едва не бегу к нему, а он, наоборот, движется медленно, лениво, как-то нехотя. А потом, когда он уже близко, я замечаю выражение его лица…

Незаметно для себя я тоже сбавляю шаг, а внутри становится холодно и немного страшно. Словно под ребрами копошится неясное предчувствие чего-то плохого.

Герман сам на себя не похож. Он – совершенно чужой и отстраненный, будто мы вообще с ним не знакомы. Он теперь даже не смотрит на меня, а равнодушно оглядывает больничный двор.

– Привет, – я все равно улыбаюсь ему. Хотя, чувствую, сейчас моя улыбка выглядит робкой и жалкой.

– Привет, – здоровается он, так и не взглянув на меня. Кажется, будто он избегает встречаться взглядом.

Затем протягивает мне пакет и… мою сумку.

– Ой, ты ее нашел! Спасибо, я думала, что с концами ее потеряла…

Заглядываю внутрь – телефон тоже там, хоть и разряженный. И пакет такой тяжеленький.

– А здесь что? Шоколад... фрукты всякие, ух ты… спасибо!

– Как ты? – спрашивает Герман. – Что врачи говорят?

– Нормально всё. Просто обморок… ерунда. Нет, правда, ничего страшного… это от стресса… Через два дня уже выпишут и… всё.

Наконец он переводит на меня взгляд, такой тяжелый, что у меня последние слова буквально встают комом, а сердце начинает панически дрожать – и ощущение такое, словно я в чем-то виновата и попалась. Мне нехорошо от его взгляда, но я не понимаю причины… Мысли хаотично мечутся, я не знаю, за что ухватиться, что сказать ему, чтобы он стал прежним…

– А ты придешь завтра? – спрашиваю тихо, с надеждой.

Он отводит глаза опять куда-то вдаль и отвечает не сразу. Сглотнув, произносит сухо, каким-то совсем не своим, глухим голосом:

– Нет. Я завтра улетаю. В Канаду.

Вот теперь я вижу совершенно точно – он избегает смотреть на меня.

– Ладно, Лен, ты выздоравливай скорее. Ну и… прощай.

Он разворачивается и уходит, оставив меня одну посреди двора. Уходит быстро, словно куда-то вдруг заторопился. Несколько секунд я оторопело смотрю ему вслед. А потом бегу за ним следом, пока он еще не успел далеко уйти.

– Герман! – зову его. – Герман! Подожди!

Он останавливается, но даже не оглядывается. И почему-то вдруг кажется таким напряженным. Только когда я подхожу к нему совсем близко, он поворачивается ко мне. Только теперь он еще меньше похож на моего Германа. Его лицо – как каменная маска. Ни жизни в ней, ни чувств.

– Герман, не уходи так! Я же знаю, что ты… ты просто притворяешься таким…

– Каким? – спрашивает он с усмешкой.