Это лишь игра (СИ)

– Да я тогда даже не въехал, что к чему! Ты вот винишь меня… нет, я виноват, конечно. Но за всем этим стоит Горр! Он всё так устроил, типа ничего такого, а потом уже… Горр всех использует. И меня использовал, и тебя тоже. Он просто играет тобой.

– Хватит! Дай пройти!

– Лен, это правда… Постой, сейчас покажу, сама убедишься…

Петька достает из кармана телефон, суетливо что-то ищет, потом протягивает мне.

– На вот, читай… это чат нашего класса. Вот видишь Михайловская пишет…

Я бегло просматриваю сообщение.

««Да, Герман, ты реально чертов гений! Как же у тебя голова работает! Я в восторге! Когда ты вчера сказал, что придумаешь Третьяковой наказание, я даже не ожидала, что ты захочешь провернуть всё руками Черного. А ведь действительно, просто размотать эту овечку было бы далеко не так феерично. Она бы встала, отряхнулась и дальше пошла. Попричитала бы немного, а Черный и Сонька утерли бы ей сопли и проводили к директрисе. Строчить очередной донос. Но совсем другое дело, если казнить Третьякову будут ее же друзья…»

Не дочитав до конца, скорее возвращаю Петьке телефон, пока не выронила его. Потому что чувствую – меня начинает трясти.

– Вот видишь, видишь?

А я молчу. Потому что горло сжимается до боли. Потому что нет ни слов, ни мыслей. Только леденящая пустота в груди. Хотя лицо, наоборот, горит так, словно к нему раскаленный утюг приложили.

– Это он всё придумал, всё устроил, а ты даже не знаешь…

– Я знаю, – неожиданно глухим голосом произношу я.

– Как? В смысле? Ты в курсе, что это Горр всё замутил? И все равно с ним общаешься? Позволяешь ему себя тискать? Да. Видел я, как вы вчера с ним… прямо тут…

– А это уже не твое дело!

– Да ты… ты… дура ты!

– Знаешь что, Чернышов? Иди ты к черту.

– Ты ничего не понимаешь! – снова цепляется за рукав куртки Петька. Но тут распахивается дверь, и в подъезд выглядывает бабушка.

– Лена, ты здесь? А вы с Петей разговариваете. А я уже тебя потеряла. Здравствуй, Петя.

Петька угрюмо здоровается в ответ и наконец выпускает меня. Я заскакиваю домой, изо всех сил стараясь не заплакать прямо тут же, при бабушке.

– Помирились с Петькой? – интересуется она.

– Нет, – буркнув, скрываюсь за своей перегородкой. – Я ложусь спать.

А сама потом, наверное, целый час беззвучно лью слезы в подушку.

И ведь знала же, с самого начала знала о том, что Герман приложил руку. Но как-то старалась потом об этом не думать, почти забыла. Но сейчас будто снова в грязь окунулась. Да и в Петькином пересказе всё это выглядело в тысячу раз гаже.

Я бы рада была вообще ему не верить, но сообщение Михайловской в чате – оно ведь реальное…

***

Как вести себя с Германом, я так и не придумала. Решила, что сначала с ним поговорю, а там видно будет. Спрошу его в лоб про «наказание для Третьяковой», про Шумилову, про всё спрошу.

Первым у нас химия. Поднимаюсь на четвертый этаж, но Тамары Андреевны, химички, еще нет и кабинет заперт. Наши стоят кучкой, о чем-то болтают, смеются. Только Соня Шумилова и Илья Жуковский держатся в стороне. Я тоже становлюсь у стены в одиночестве. Но тут оглядывается Михайловская, замечает меня. Окидывает красноречивым взглядом и, презрительно фыркнув, отворачивается.

– Блин, не могу поверить. Что, серьезно, Герман вот с ней? – восклицает она громко. – Черный, ты не рофлишь?*

Петька тоже на миг оглядывается, но тотчас отводит глаза.

– Да Горр давно уже… – слышу через слово Ямпольского. – Помните, пацаны, на восьмое? С этими подарками… таскается с ней…

– Эй, Третьякова! – зовет меня Гаврилов. – Че, тебя теперь Горр мацает? И как…

Звонок его заглушает.

Наши, обернувшись, смотрят на меня с какими-то пошлыми ухмылками. Разглядывают, особенно парни, да так, что мне от их липких, противных взглядов умыться хочется. Постепенно все разворачиваются ко мне и подходят ближе так, что я вдруг оказываюсь словно зажатой в полукольце.

– И не зашкварно же ему подбирать ее после Черного… – кривится Михайловская, испепеляя меня ненавидящим взглядом.

– Что, Третьякова, по рукам пошла? – подхватывает ее мысль Ямпольский. – Сначала Черный, теперь Горр… кто следующий?

Я вжимаюсь спиной в холодную стену, ища опору. От их похабных намеков становится тошно. И до боли обидно. То, что у нас с Германом, мне казалось чем-то светлым, чистым, хрупким, а они это принизили, втоптали в грязь.

– Пацаны, да ладно вам, – суетится Петька за их спинами. – Щас Тамара придет.

– Трус, – бросаю ему те же слова, что говорила вчера. – Трус и подонок.

– О-о-о-о! – прокатывается дружный задорный возглас. Петька только молчит и глаз не поднимает.