Это любовь, Майор!

– Примерно столько же, сколько ты не отвечал на наши звонки и сообщения! – выдала дочка, громко шмыгнув носом.

Саша строго прищурился и уже хотел высказаться насчёт её грубоватого тона, как Баженова перебила его, робко сказав:

– Я здесь, потому что Елену Михайловну забрали на скорой. Катя уехала с ней.

– И ты узнал бы об этом не сейчас, а сразу, как только бабушке стало плохо, если бы только отвлёкся от своей работы хотя бы на секундочку и увидел сколько раз мы тебе звонили и писали! – следом за ней высказалась Василиса, похоже едва сдерживая слёзы и смотря на него как на предателя.

Соловьёв замер в дверном проёме кухни, оглушённый новостью и взглядом детей. Галстук тут же превратился в удавку, что с каждой секундой всё сильнее и сильнее давила на горло, а на плечи по ощущениям опустилась многотонная плита. В голове мгновенно стало пусто и тесно одновременно, отчего в висках болезненно заломило, и покачнулась кухня.

– Что… Что случилось? – глухо спросил мужчина, фокусируя взгляд на двойняшках и стараясь взять панику под контроль.

– Мы пришли со школы, бабушка приготовила нам ужин и позвала к столу, но сама ужинать отказалась. Сказала, что не голодна и хочет немного полежать. Вышла в коридор и… – сын сбился и нервно взъерошил волосы на затылке. – И упала.

Майор никогда не был впечатлительным человеком. Ни в детстве, ни в юности, ни в зрелом возрасте. Вспыльчивым, порой излишне эмоциональным и несдержанным ещё, да, возможно, но точно не впечатлительным. Его не тянуло погрустить под печальную музыку, не задевали фильмы или книги с драматическим сюжетом и не трогали за душу трагические истории из жизни, которых, благодаря профессии, он знал и видел столько, что если начать считать, то можно сбиться со счёта. И Александр был таким не потому что имел какие-то психопатические наклонности, хотя с учётом последних событий не помешало бы на этот счёт провериться, а потому что без этой отстранённости и холодности работать в органах было невозможно. Невозможно сочувствовать каждой жертве и её родственникам, невозможно принимать людские трагедии близко к сердцу, невозможно погружаться с головой во всю грязь, имеющую один общий термин “преступление”, и при этом качественно выполнять свою работу. Об этом его предупреждал папа и предостерегали преподаватели во время обучения, но самый главный урок преподали первые годы службы, которые ломали психологически так, что оставалось лишь два выхода – обрасти бронёй размером с кулак и либо воспринимать всё происходящее лишь как работу, либо уволиться. Саша выбрал первый вариант и ни разу о нём не пожалел, так как последующие годы в профессии оказались ничуть не легче, чем первые. Броня помогла ему продвинуться по карьерной лестнице, показать себя перед начальством как профессионала своего дела и добиться высоких результатов. Она даже дала ему возможность сохранить трезвый рассудок в день смерти отца и его похорон. Вот только после встречи с Барби она начала медленно рассыпаться и теперь не была такой прочной как раньше, а сегодня и вовсе затрещала по швам, выпуская наружу тревогу и страх. А эти чувства были не из тех, что ему хорошо знакомы и привычны. И что с ними делать он не знал. Как и с кавалькадой мыслей о том, что с мамой может произойти что-то плохое.

– Мы пытались дозвониться до тебя, – продолжил Коля. – Но ты всё не отвечал.

Не отвечал, потому что сначала у него было совещание, потом судебный процесс и ещё куча дел, требующих сосредоточенности и режима “без звука” на телефоне и потерявших сейчас абсолютно всю свою значимость.

– Тогда мы решили позвонить Кате и…

– И она примчалась к нам через пять минут, по пути вызвав скорую, – Василиса отбросила телефон на стол и обняла себя за плечи. – А ты всё также не отвечал, папа.

От этого жеста и слов у него болезненно сжалось сердце и перехватило горло, отчего задать Маше вопрос получилось не с первого и даже не со второго раза.

– Где… Куда…?

– Елену Михайловну увезли во вторую городскую, – поняла его девушка и участливо кивнула. – Езжай, я пробуду здесь столько, сколько нужно.

Родители воспитывали его вежливым и воспитанным мальчиком, который должен был выразить Баженовой свою благодарность за помощь в трудный момент, но Сашу хватило лишь на то, чтобы тоже кивнуть, молча подойти к детям, поцеловать их в белокурые макушки и крепко обнять, а затем не идти, нет, бежать, сломя голову, к входной двери, к машине и по скользкому льду от парковки через дорогу от больницы к её главному входу. На наведение справок, разговор с медперсоналом, поиск нужного отделения и этажа ушло не больше десяти минут, но по ощущениям словно несколько суток. Фигуру бывшей фальшивой девушки, которая сидела в пустом коридоре, прислонившись затылком к стене, Соловьёв заметил сразу и, не сбавляя шага, направился к ней. И чем больше сокращалось между ними расстояние, тем сильнее клокотало в груди и громче шумело в ушах. Мозг посылал сигналы бедствия и одно за другим подкидывал картинки-воспоминания с их последней встречи.