Это любовь, Майор!

– И не подумаю, Сашенька. Найди себе другую дурочку, которая будет беречь твои чувства. Я скажу то, что вижу. А вижу я то, что ты, Майор, про*бался по всем фронтам. Про*бался с треском да только смелости не хватает это признать. Строишь из себя всего такого идеального и правильного, а сам скинул своих детей на мать и пашешь, как лошадь, прикрываясь жизненными сложностями и статусом единственного кормильца в семье, только бы не видеть как все твои принципы и правила, за которые ты всю жизнь держишься, полная хрень, нестоящая абсолютно ничего. Как годы, возможно твои лучшие годы, улетели в трубу. Как ты ошибся и поставил не на то. Как ты по сути не добился ничего в жизни, кроме должности и звания. Даже твои прекрасные дети и то не твоя заслуга, представляешь, Саш? Сначала ими занималась твоя бывшая жена, а после вашего развода Елена Михайловна, пока ты пропадал днями и ночами на рабочем месте. И, знаешь, что самое смешное? Все эти твои жертвы не делают тебя настоящим мужиком, хорошим отцом и сыном. Они делают из тебя неудачника и труса, который боится признать очевидные вещи в угоду своего комфорта и эгоизма, – Катя вдруг резко оттолкнула его от себя и поднялась на ноги, воинственно сощурившись. – Не можешь со всем, что сам же на себя взвалил, справиться? Тогда, повторяю, найди в себе силы это признать! Отправь двойняшек к Ирине, не порти им детство, потому что, поверь моему опыту, им не нужен майор юстиции Соловьёв и по совместительству начальник первого отдела по особо важным делам. Им папа нужен! А Елене Михайловне сын, который сможет обеспечить ей достойные годы на пенсии, а не подкинет ещё одну работёнку в виде воспитания внуков. О себе не думаешь и не жалеешь? Тогда о семье подумай, пока не стало поздно. Может, тогда и не придётся искать мать по больницам, не зная, что с ней и как ей помочь.

Барби была хрупкой девушкой, уступающей ему, помимо возраста, ещё и в росте, и в физической силе, но это не мешало ей раз разом отправлять его словами в нокаут. Да так чётко, выверено и грамотно, что, как ни старайся, а выстоять против неё не получалось. Сначала взглядом своим колдовским прожигала так, что ни на шаг в сторону невозможно было сдвинуться, а потом поочерёдно контрольными – в голову, в грудь и солнечное сплетение.

Вот только ничего нового она не сказала. Саша и сам прекрасно всё про себя знал. И о своей порой излишней принципиальности, и о нежелании выходить за рамки комфорта, и о трудоголизме. Последнее, правда, рассматривалось им не как проблема, а как суровая правда жизни, которую Кате только предстояло узнать. Нравилось ли ему работать по своей профессии, несмотря на её издержки? Да, нравилось. Нравилось ли ему работать на износ? Нет, совсем не нравилось, но в то же время хотелось достойно жить, хотелось, чтобы родные ни в чём не нуждались, хотелось иметь финансовую подушку безопасности и сбережения на будущее. А для этого всего нужно было пахать, что он, в принципе, и делал, не наблюдая другого, более лёгкого выхода. У него не было кого-то, на кого в этом плане можно было опереться. Соловьёв сам выступал в этой роли для членов своей семьи. На его попечении были двое, постоянно растущих детей-подростков, у которых помимо базовых потребностей в виде еды, одежды, крыши над головой были и другие потребности. Им хотелось развлечений, путешествий, посещения секций по интересам и просто всяких безделушек. И это всё стоило немалых денег, а его ежемесячная зарплата не исчислялась миллионами. Да, ему, в связи с занимаемой должностью, конечно, было грех жаловаться, но и возможностью сорить деньгами налево и направо он не обладал. Разумеется, Ира также вкладывалась в их воспитание, только нельзя было забывать о планах двойняшек на дальнейшее обучение, которое мужчина собирался обеспечить им при любых обстоятельствах. Нельзя было забывать о маме, пенсия которой не могла обеспечить ей тот уровень жизни, к которому она привыкла. Нельзя было забывать о содержании кота, жилья, машины и периодически возникающих непредвиденных расходов. Нельзя было расслабляться в принципе, потому что именно от него зависело его собственное благополучие и благополучие семьи. К этому его готовил отец, обязывали общественные установки и подталкивало внутреннее желание дать родным только самое лучшее. При всём этом Майор себя не жалел и не считал себя несчастным. Он просто делал то, что должен был. И принимать близко к сердцу слова избалованной девчонки, у которой ещё молоко на губах не обсохло, было смешно и нелепо, но, несмотря на это осознание, он, идиот, всё равно на них повёлся.

Дёрнулся как от удара, втянул носом воздух, стиснул ладони в кулаки, прикрыл глаза, в надежде, что, не видя её перед собой, станет легче, но Катенька Трофимова у него на обратной стороне век отпечаталась, кажется, навечно и стало только хуже. Задетое эго и мужское достоинство выли внутри разъярённым зверем, требуя спросить с неё за каждое произнесённое не то, что слово, а букву.