Это любовь, Майор!

– А я это и делаю, Майор, – пропустила мимо ушей его резкий тон девушка. – Прямо спрашиваю, где ТЫ был, пока ТВОИ дети не знали что делать, когда ТВОЕЙ маме стало плохо? Подожди-подожди, не отвечай, хочу сама угадать, – она наигранно задумалась. – Пока Вася и Коля, будучи в панике из-за состояния родной бабушки, пытались по очереди до тебя дозвониться, ты занимался тем, чем похоже готов заниматься до конца своих дней. И я не про секс, потому что очевидно, что после меня у тебя ни на кого больше не встаёт, – Катя растянула губы в ангельской улыбке. – Я про твою работу, в которую ты прячешься как в панцирь, лишь бы только ничего не слышать-не видеть-не чувствовать и продолжать жить как робот.

Саша сузил глаза и наклонился к ней ещё ближе, хотя расстояния между ними и так почти не осталось. Руки с силой сжались на подлокотниках кресла, глаза впились в её глаза, а в горле запершило из-за желания высказать всё, что он о ней сейчас думал. Думал Соловьёв сейчас в не самых лицеприятных и цензурных формулировках, что его совершенно не красило как взрослого и самодостаточного человека.

– Слушай, Саш, – дочка шефа поёрзала на месте, поудобней устраиваясь под ним. – А давай поспорим насколько тебя с таким темпом жизни хватит? Сейчас ты, конечно, как огурчик. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, – постучала кулачком по деревянному сиденью. – Но ставлю свою дизайнерскую сумочку, что лет этак через пять… Хотя, нет, нельзя забывать про твоё баранье упрямство. Через пять с половиной лет ты начнёшь сдавать. Постепенно так, незаметно. Ещё через годик-два не узнаешь себя в зеркале. В сорок семь начнёшь пихать во все карманы таблетки для сердца, давления, печени или всего вместе разом, но будешь забывать их пить. К пятидесяти задумаешься о завещании. Дай бог, если доживёшь до рождения внуков, хотя… Даже при всём моём к тебе отношении, я в этом сильно сомневаюсь.

Всё дерьмо, происходящее в эту самую минуту, для него было не то, что чересчур, а через край. По самые, бл*ть, гланды. И тот срыв на работе теперь казался детским садом, потому что то, что мужчина ощущал сейчас, не шло с ним ни в какое сравнение. Самым поганым было то, что это понимал не только он, но и Катя. Она прекрасно видела как его кроет от каждого произнесённого ею слова и, не боясь абсолютно ничего и никого, продолжала скрывать его своим острым язычком, словно хирургическим скальпелем, без анестезии. Въедливо смотрела ему в глаза и считывала каждую бурлящую в свою честь эмоцию. Дышала в унисон, невольно будоража сознание и возрождая в памяти уже другие картинки-воспоминания, где их дыхание смешивалось по совершенному другому поводу. Ещё хуже было то, что он ей это позволял. Вёлся, как дурак, на зелёные радужки, горел в них. Слушал вместо того, чтобы напомнить ей своё место – место бывшей любовницы.

– Ну, так что, Майор, согласен? Спорим? Или у тебя есть возражения?

– Прек-ра-ти, – с трудом выдавил он из себя, чувствуя, что держится на волоске.

Но Катенька Трофимова не была бы собой, если начав е*ать мозги, остановилась на полпути.

– Не прек-ра-щу, – в тон ему протянула девушка. – Можешь убивать меня взглядом столько, сколько влезет, мне плевать. Но не наплевать на Елену Михайловну и Васю с Колей. В отличие от тебя.

– Следи за языком!