Это мой город

Когда-то, ещё до той поры, когда построили завод «Калибр», по узкому проулку, мимо частных домов, можно было пройти на Суражский рынок. Сейчас на его месте находится депо метрополитена. В детские мои времена рынок был местом, где мы проводили не мало времени. Там кипела интересная, взрослая жизнь. На рынке было много инвалидов-фронтовиков, которые пели песни, играли в карты, просили милостыню, скандалили, пьянствовали, дрались…

Многих мы знали в лицо, с некоторыми дружили…

Потом, как-то сразу, инвалиды исчезли. Это случилось именно сразу, в одночасье. Они были, потом их не стало…

Много позже я узнал, что их исчезновение было результатом ещё одного мерзкого преступления советской власти.

Бедняг, оставшихся без рук, без ног, защищавших родину и оросивших своей кровью поля половины Европы, отловили, как бездомных псов, по их халупам, подвалам, чердакам и вывезли, куда то подалее от столичного города. Когда наследники тогдашнего начальства бьют себя в грудь, убеждая, что никто не забыт, ничто не забыто – я вспоминаю этих инвалидов, брошенных на погибель, выметенных из города как мусор и, верно, не однажды вознёсших к Богу горькие жалобы на то, что не прибрал их на полях сражений, а уготовил тяжёлую судьбину быть убитыми вторично, теперь уже «своими»…

На Суражский рынок мы ходили грабить палатки, воровать семечки и иную разную разность…

Палатки, «подламывались» очень просто… Под дно подкладывалась вага, палатка приподнималась и самый мелкий, но шустрый пацан, проникал вовнутрь, выпихивая сквозь щель всё, что попадалось под руку. Происходило это, конечно же, ночью. Налёты на палатки организовывали ребята постарше из семей «неполных» и бедных…

Сегодняшним разумом я понимаю, что были они просто хронически голодными, поэтому не могу осуждать их, не хочу стесняться и своего участия в этих налётах, поскольку роль самого мелкого и шустрого зачастую выпадала мне.

У нас было много способов зарабатывать…

Одним из самых занятных и прибыльных было стояние в очередях. Когда в первом этаже нашего дома, вместо общаговской казармы появился гастроном и со двора «выбрасывали» разные продукты – сахар, крупы, масло и т.д., которые, кстати, продавались строго нормировано, по килограмму на нос, мы становились в очередь, рядом с чужими тётками и дядьками в качестве «второго носа», за что получали честно заработанный рубль, а они – лишний нормированный килограмм дефицита.

За день в очередь можно было стать более десятка раз – так, что у каждого образовывалось около червонца, и мы были сказочно богаты.

Деньги проедались в складчину. У нас были тайные места – «штабы» – на чердаках, в сараюшках, в подвалах… Мы притаскивали туда лакомства: лимонад, булочки, пирожные и устраивали пиры…

Было в этих тайных пирах и, что-то запретное, и, что-то от удивительного детского братства… Мы понимали, что не все дома могут попробовать конфеты, булки в виде птичек, с изюминками в глазках, мармелад и прочие прелести, поэтому делились всегда щедро и по справедливости.

По склонам, возле железнодорожного полотна, по весне, разбивались огороды. Это тоже была наша вотчина. По огородам, путём экспроприации, раздобывались зелёные перья лука, молодые в пупырышках огурчики, которые стаскивались в те же штабы и сметались вместе с мармеладом и сладкими булками…

Был ещё один способ зарабатывания – единственный, за который мне стыдно…

По нашим дворам, на телеге, ездил инвалид, который принимал молочные бутылки и свозил их на приёмный пункт молокозавода. Он был крупный и сильный дядька, но без обеих ног. Ящики с бутылками забрасывать в телегу ему было трудно и мы ему помогали. Дядька, несмотря на увечье, он был весёлый и добрый, нашу помощь принимал с искренней благодарностью, иногда покупал мороженое, которое накладывали в вафельные стаканчики, круглой ложкой, которую предварительно макали в тёплую воду.

Когда дядька выпивал, он грузил нас всех в телегу поверх ящиков с бутылками и, стегнув коня, с гиком и песнями катал по улице.

Не помню, кому пришла в голову мысль по дороге выбрасывать из ящиков бутылки, потом подбирать их и вторично сдавать ему же, получая совершенно неправедные деньги…

Он обнаружил нашу подлость не сразу. Вполне возможно, он долго не допускал мысли о том, что грабят его «свои» же пацаны… Когда сообразил – стал скучным, наши катания в телеге прекратились, он только издали грозил нам кнутом. Ни за одну детскую проказу мне сегодня не стыдно – ни за враньё родителям и учителям, ни за «подломанные» ларьки на базаре, ни за мелкое воровство на огородах – стыдно за то, что обидели этого дядьку-инвалида, честно зарабатывавшего копейки на прокорм себе и своему коню…

Дядька, кстати, тоже исчез в то самое время, когда исчезли и остальные инвалиды из Минска…

Когда мы стали постарше, способы зарабатывания стали и честнее и тяжелее…