Это мой город

Трепанулся, что не слабо лечь на мосту под поезд и струсил, пиши пропало, затуркают, засмеют, перестанут водиться. И не откупишься пирожками, которые напекла мама на ужин, а ты выволок тайком во двор, чтобы «подмазаться» к авторитетным сверстникам… Пирожки слопают, потом – турнут…

Сказал, что прыгнешь с третьего этажа в кучу, привезенного во двор песка, хоть вой от страха, но прыгай…

Вызвался залезть в палатку – лезь!..

Дрались часто, но у каждой драки были правила – бились один на один, или, по договорённости, кодла на кодлу, точно оговорив, кто участвует, кто против кого, – остальные не лезь!.. Лежачего не трогали. По уговору, дрались до первой «юшки», то есть, до первой крови… Пока нос не разобьют и соплями кровавыми не умоешься – выйти из драки, убежать, считалось, за падло…

Составляя кодлу для групповой битвы – старались пары формировать примерно из равных по силе и возрасту, старшие младших, как правило, не трогали. Более того, если в школе, кто-либо старший приставал к малолетке из нашего «прайда», можно было обратиться к «своим» старшим за поддержкой. Помогали, но своеобразно – обидчику, предлагалось «стукнуться» с равным по возрасту и силе соперником. Но, такие поединки были редкими, только в тех случаях, когда присутствовал явный беспредел. Проблемы следовало решать самому…

Такие отношения были приняты и между родителями. Вмешать отца в пацаньи разборки, считалось стыдным.

Однажды, отлупленный кем-то, в соплях и слезах, прибежал домой, попросил отца вступиться… Папа открыл дверь, выставил меня за порог, сказал: «Разберись сам, потом приходи…».

Не признавали правил дворового общежития девчонки… Они могли толпой напасть на одного и изметелить портфелями, как сорочья стая. Но нарваться на драку с «бабьём», тем более быть ими отлупленным, считалось делом если не позорным, то, во всяком случае, не совсем достойным, поэтому девочек старались особенно не обижать, держались от них в стороне.

Очень почитались те, кто умел хорошо играть в детские игры…

Игр было много… В пикаря, в тюху, в маялку, в лапту, в «замри-отомри», в «порви рукава», в прятки, казаки-разбойники – дворы гудели и звенели от детских воплей, визга, смеха…

Кажется, что сейчас так не играют, да и названий таких игр не помнят.

Детей в каждом дворе было много, коловращение и беготня – беспрерывны…

Никогда более в жизни не просыпался с таким полным ощущением счастья от предстоящего, до краёв наполненного событиями дня, как тогда – в детстве…

Всё было так важно… Ничего нельзя было отложить на потом… И если со двора раздавался крик:

– Выходи!..

То никакие домашние дела, обязанности, мамины запреты – «не работали»… Хлопала дверь, со свистом проскальзывали ступени лестницы под подошвами сандалий и – вперёд… До вечера, до темноты…

По весне, когда таял снег и в яминах, низинах, болотцах образовывались огромные лужи – из досок, ящиков, бесхозных жердей, заборов сооружались плоты, на которых разыгрывались настоящие морские сражения…

Приползали домой, мокрые по уши, стуча зубами от холода и – драны были нещадно и не единожды, за порванные, переквецанные, мокрые пальтишки, штаны, валенки…

Иногда забивались к кому ни будь домой, если родителей не было. А родителей не было часто…

К Светке Фиалке из четвёртого подъезда забирались в окно по водосточной трубе на третий этаж… Она считалась девочкой порочной любила и умела обжиматься, к Ленке из второго подъезда лазили через балкон второго этажа, до которого можно было пройти по карнизу, выбравшись из окна подъезда… Верхом блаженства было времяпровождение в сараюшке и Витьки Гаражи – он держал кроликов и позволял приносить им траву и кормить, у Вовки Посчастьева наводил ужас кожаный с металлическими рёбрами корсет дяди Стёпы… У Женьки Слуцкого мама была библиотекарем, было много книг, книг заманчивых. Например – все выпуски «Приключений майора Нилина». Папа такое чтиво не одобрял и, выклянчив у Женьки очередной выпуск, я забирался дома в дровяной чулан, был такой в нашей квартире, поскольку газовых печей не было, а на кухне стояла огромная дровяная, и, устроившись со свечой, на поленице, под потолком, захлёбывался геройскими подвигами славного майора, который ловил по десять шпионов на пяти страницах.

Отец Володи Туняка откуда-то с крайнего Севера (что он там делал?!) привёз огромную шкуру белого медведя, которая была разостлана на полу. У этого медведя был чудный длинный мех, который мы и вырезали вместе со шкурой, чтобы «мастрячить» фантастические маялки…

Игра в маялку требовала качественной снасти, состоящей из куска свинца и, прикреплённого к нему куска шкуры с мехом. Мех выполнял роль стабилизатора, поскольку маялку следовало подбивать вверх, внутренней стопой ноги как можно дольше… Естественно – мех белого медведя для этой цели был незаменим…