Это мой город

Помню, однажды попав в такое «чертово колесо» стояли мы с папой внизу, папа был очень расстроен и, хоть в бане его уважали, но пробиться на полок не получалось. В это время в парилку вошёл Лёня Китов – был такой феноменальный борец, который папе позировал и, который запомнился мне великой фразой:

– Этот Медведь мне всю жизнь застит…

– Почему, Лёня?..

– Так я его в семь раз сильнее, а дурнее в семнадцать…

Лёня, как и Александр Медведь, был родом из Бобруйска и знакомы они были с детства.

Так вот, входит Лёня и говорит:

– Павел Кириллович, чего грустный?..

– Да, видишь… Вовка кольцо построил, никак не попарюсь…

Лёня поднимается наверх, где лежит молодой тяжеловес Вовка, которого парят в четыре руки, сменяя друг друга, несколько партнёров и спрашивает:

– Вовка, ты что сильный?..

Не подозревающий подвоха, здоровенный Вовка, расслабленно мурлычет:

– Сильный, Лёня…

И тут Китов берёт его правой рукой за загривок, левой за промежность, поднимает сто пять килограммов упругого, скользкого, распаренного мужского тела на вытянутые руки, сбрасывает вниз и, вроде бы удивлённо, произносит:

– Смотри-ка ты, а я сильней…

И орёт, перекрывая гогот, звон тазиков, плеск воды…

– Павел Кириллович, иди попарю…

Таковы были нравы в этот день…

Но самым любимым днём для бани – была суббота. В этот день в «железке» собирались актёры, художники, профессорско-преподавательский состав… Все были знакомы, всё было степенно, без толкотни, криков…

Я посылался «забить» очередь часам к семи, дожидался когда начинали «пускать» и занимал пару шкафчиков… К этому времени приходил папа и самые доверенные люди шли мыть парную. Это было священнодействие. Парилка топилась дровами, исключительно берёзовыми, никакого угля не допускалось, а про газ и помину не было. Стены были покрыты копотью, их следовало вымыть огромными швабрами, поливая водой из шланга, после чего парилку нужно было просушить, наподдав в печь кипятку из толстостенной медной кружки. Поддавать следовало по четверти кружки не более. Когда открывалось жерло печи – оттуда вылетали белые, как снежинки, искры… Кипяток до камней не долетал, он взрывался на подлёте… Взрывался, в данном случае не иносказание, взрывался на самом деле, так, что закладывало уши и взрывной волной захлопывало дверь…

Тогда-то я и понял, что значит, уши от пара сворачиваются в трубочку…

И, только после того как парилка просохла, её проветрили – поддавался первый пар, которым парились, в знак уважения, те, кто мыл и готовил баню для общества…

В бане не принято было суетится, всё делалось размеренно, неспешно…

Попарившись, следовало выйти в раздевалку, улечься на лавку, полежать, потом в парную по новой, после чего массаж, расслабуха, вновь в парную, в раздевалке в это время начинались беседы, травля баек, анекдотов… И так до пол дня…

Попарившись, все собирались в маленьком буфете, доставались собойки, бутылки со всевозможными целебными настойками, каждый «выдрючивался» как мог… Заказывалось пиво и ещё пол дня продолжалось бражничанье и душевные разговоры – так что возвращались из бани только к вечеру.

В бане было стабильное общество. Приходили сюда и начальники. Но, сняв штаны, моментально теряли всю спесь, гоготали, ссорились из-за очереди на полок…

Помню, кто-то из случайных посетителей, которые были редки, начал давить авторитетом…

Я, мол, кандидат наук, как можешь ты со мной спорить…

Кандидата, тут же осадили, предложив надеть штаны, после чего он сник, стушевался, перестал «выступать»…

Однажды маму укусила змея… Они с отцом в воскресенье поехали в грибы, мама наступила на гадюку, и та её укусила…

Когда примчались в Минск, нога у мамы распухла, стала чёрной, поднялась температура и мама начала бредить…

Я не зря упомянул, что это было воскресенье… Ни у одной бригады скорой помощи не было с собой противоядия, вакцины…

Спасло маму великое банное братство. Папа начал звонить, все базы, аптечные склады были закрыты, но кто то, по банным связям, до кого то дозвонился… Этот кто то имел право вскрыть склады, которые и были вскрыты, вакцина была доставлена, укол сделан – мама выжила…

Очень колоритной фигурой в бане был ректор института народного хозяйства Сугробов…

Он был вполне пожилым мужиком, как я сейчас понимаю, в экономике ничего не смыслил, поскольку всю жизнь преподавал что то вроде истории партии, жить ему было невыносимо неинтересно и только в бане он находил истинное удовольствие.