Это мой город

На открытые площадки в парк Челюскинцев и парк Горького (он тогда не был детским парком) ходить тоже не любили. Там был свой мир, мир шепотов, шорохов, полутеней, которые раздавались, двигались в темных зарослях. В этом мире органично существовали немногословные ребятишки в кепчонках набекрень, которые нападали «кодлой» и, не имея своей, сплоченной компании, «отмахиваться» от них было сложно. Оставались вечера школьные, танцульки в заводских клубах и Дом профсоюзов. В школе было неинтересно. Всегда на страже было несколько учителок, которые внимательно наблюдали за поведением подопечных, ни прижаться поплотней в танце, ни уединиться в пустом классе было невозможно. Кроме того, директриса взяла моду приглашать на танцы суворовцев. Они приходили строем, охмуряли наших одноклассниц, строем же и уходили, после чего танцы тихо увядали. Обстановка в клубах камвольного и тонкосуконного комбинатов была попроще и, как ни странно, не смотря на наше малолетство, ощущали мы там себя на много комфортней. Дело в том, что в те времена, бурного демографического роста Минска, многие девочки убегали из колхозов куда глаза глядят. И было им, после окончания семилетки чуть за пятнадцать, наши сверстницы. При этом для них, деревенских, мы были хоть и недорослями, но недорослями столичными. Верхом демократии был Дом профсоюзов. Танцы там были многолюдные, ходили люди всякие: и взрослые и школьники. Было шумно, весело, много знакомых ребят из других школ, с которыми встречались в спортивных секциях, на футболе, на комсомольском озере. Там не было драк, как на открытых «плешках» в парках, были буфеты попроще и подешевле, чем у «офицеров» и «дзержинцев». Короче – было «самое то»!

Иногда отправлялись в ресторан. Но, это уже было позднее в университетские времена. Иногда, смеясь, рассказываю свои детям, что невероятно богатым ощущал себя, когда выцыганив у родителей старую, еще до хрущовской денежной реформы, десятку, встречал девушку, у которой была пятерка и закатывались мы куда либо в «Радугу» или «Лето». Пятнадцати рублей нам хватало и на бутылку сухого, и на «мясные» салатики – что еще нужно студенту. Музыка гремела – в каждом ресторане был свой оркестр. Среди оркестрантов, кто-то учился в мединституте, кто-то из своих однокашников, университетских «сшибал копейку», «лабая» по вечерам в кабаках. Быть знакомым с музыкантами было невероятно шикарно и престижно. Но, правда, десятки перепадали не часто.

Мода на танцульки, как-то увяла. Интерес к ним пропал, сменившись иными, студенческими интересами.

За то, летом в нашем распоряжении с утра до позднего вечера был пляж на Комсомольском озере. Туда выбирались шумными компаниями, там встречали друзей, там «клеили» девушек, там был свой мир, где до одури, на вылет, гоняли в футбол, эдакий эквивалент сегодняшнего мини-футбола, который тогда попросту назывался «костянкой», поскольку, писаных правил не существовало. Команды, или «пульки», составлялись тут же, играли до трех голов, воротами служили опрокинутые садовые скамейки, можно было толкаться, пинаться, короче,– играть в «кость». Мелькали там иногда и мэтры из «Динамо», которые не гнушались потолкаться с непрофессионалами, но были и свои звезды, которые именно в этом пляжном виде спорта достигали вершин фантастических.

Там, на пляже у Комсомольского озера, заводились и мимолетные летние романы, но, иногда, завязывались узелки попрочнее. Во всяком случае, двое моих одноклассников именно там познакомились со своими будущими женами. Там можно было встретить очаровательную нашу университетскую преподавательницу с мужем, пригнать к ним лодку, покатать на «острова» и все это было совершенно естественно и мило. Может, просто молоды были!

Были в Минске и девушки совершенно недоступные. Они появлялись изредка, как феи, как видения. На них можно было только смотреть с немым обожанием, что многие из нас и делали. Помню, одно такое видение шло по проспекту зимой, в немыслимой белой шубке и белой шапочке. Шло, не замечая никого вокруг. Только шепот стоял: «Генеральская дочка… Чемпионка по гимнастике… Манекенщица…». Видение прошло и исчезло, словно растворилось в падающем, медленном снегу. Растворилось на много-много лет, что бы однажды встретиться на ступеньках киностудии и неожиданно стать моей женой.

Другая недоступная девушка ко времени нашего знакомства была замужем за моим хорошим приятелем. У нее были необыкновенные зеленые глаза, изумительная, спортивная фигура и низкий голос, в котором хотелось просто раствориться. Вся наша компания, ее оберегала, она была, как талисман. Что бывало с теми, кому, не дай Бог, случалось ее обидеть, видел сам. Мало ему не показалось. Их в Минске было трое – старший брат Марк и младшие близнецы – Лиля и Борис. Когда уходил в армию и был уже пострижен наголо, упросил Витю Генкина, зайти попрощаться. Лиля встретила нас после душа. На ресницах еще висели капельки воды (такие у нее были ресницы). Она рассмеялась, чмокнула меня в щеку. Эти капельки воды на ресницах, помню всю жизнь.

И еще вот о чём хочу рассказать…