Иногда складывается впечатление, что мы безумно богатые, что нам стоит дом построить! Правда строить новые дома мы предпочитаем предварительно взорвав старые. До сих пор душа болит о замечательном строении напротив Дома Правительства. Это был добротный, шестиэтажный красавец, построенный еще в 1904 году и замыкавший ансамбль, созданный Лангбардом и скульптором Манизером. Дом взорвали, расчистили самую большую в Европе площадь, Дом Правительства и памятник Ленину, торчат на ней что называется ни к селу, ни к городу. Ни к селу, ни к городу, подозреваю, будет и еще одно «гениальное» творение – подземный торговый центр, под этой площадью, который усиленно строится и, скорее всего, станет еще одни памятником нашему головотяпству и стремлению переплюнуть старшего брата. У них, в Москве, под Манежной площадью есть торговый центр! А мы, что хуже? Переплюнем! Как бы нам в нашем небольшом и уютном городе, не очень богатом на памятники старины, не проплеваться до полной никчемности. Ведь ясно, что политика национального цинизма в архитектуре была нам навязана извне, служила определенным политическим целям, тогдашнего начальства. Стоит ли и сегодня продолжать ее уже без всякого давления, просто по инерции?
После строительства в Москве печально знаменитых Черемушек, подобные городские спальни начали возникать и в других городах империи. Помню то время хорошо, потому что отец перестал зарабатывать, началась компания борьбы с архитектурными излишествами. Начали повсеместно строить каменные бараки «модуля 5оо». Где-то во Франции Никита Сергеевич подсмотрел, как строятся дешевые бараки из силикатных блоков специально для алжирских «гастарбаетеров» и восхитился: «И я такого же хочу!». Не с руки мне бросать камень в Никиту Сергеевича – людей из деревянных, ветхих бараков, из подвалов, из коммуналок он выселил. Но ужас в том, что временная, оправданная, в общем то мера, превратилась в граостроительную политику. Как серая короста поползли многочисленные «черемушки» по телу наших городов. Первым был отстроено «по-новому» бульвар Шевченко. Сегодняшние его жители, пожалуй, не поверят, но мы ездили смотреть на него как на чудо архитектуры. Потом «чудо» начало стремительно клонироваться, обрекая, вселившихся в него, на проблематичную перспективу. Дело в том, что то самый «модуль 500» был рассчитан не более чем на 50 лет физического существования. После чего, согласно неумолимым законам сопромата, должен начать разваливаться. Не знаю, как собирались решать эту проблему французы, но то, что мы закрываем на нее глаза и делаем вид, что проблемы не существует – это точно. Очень боюсь, что в какую ни будь «светлую» голову придет мысль, начало развала этой застройки, списать на неизбежную фатальность техногенных катастроф.
Повторюсь, я не сноб, и понимаю, что в середине-конце пятидесятых, пожалуй, иное решения проблемы найти было трудно, но, тогда, нужно было честно и открыто сказать – эти постройки временные, мы от них избавимся, чуть погодя, когда станем побогаче. Но, вот беда, побогаче мы никак не становимся и поэтому, вот уж, которое поколение минчан продолжает ютится в этих мало приспособленных для достойного человеческого бытия «хрущобах».
Я был потрясен, когда переехав через Шпрее, из уютного, красивого, богатого Западного Берлина, в котором даже старинная кирха, разрушенная американской или советской бомбой, была вмонтирована в стеклянный куб, что бы стать памятником; в котором все дома, даже в центральной деловой части города были соразмерны пропорциям человека – очутился в Берлине восточном и, буквально, «фейсом» уткнулся в родные, серые, блочные «хрущобы», увидал на улицах «чудо» немецкой конструкторской мысли – пластмассовые «вартбурги». Тогда подумал – вот два стиля жизни, два подхода к людям, к труженикам, столкнулись со всей очевидностью – по оду сторону реки после ковровых бомбежек отстроен город для людей, которые ездят на мерседесах, по другую – город, в котором живут люди недостойные уважения и ездят они на недостойных уважения «вартбургах.
Мерседесы, правда подержанные, минчане стали помаленьку прикупать… Осталось дело за малым!
ГЛАВА 24
Сел за компьютер, выглянул в окошко… Мой двор и, вроде, не мой. Залит асфальтом, проложены аккуратные дорожки, устроены стоянки для машин. Их много, поскольку осталось в доме только два жилых подъезда – все остальное продано под офисы, а в офисы приезжают машины. Кроме того – в доме нет детей. Да, пожалуй, вот что делает мой двор, не моим – отсутствие детей. Мы, его первые насельники, постарели, наши дети выросли и разлетелись в разные края, устраивая свою жизнь на стороне. А мы остались во дворе, в котором не звучат детские голоса. Что-то в этом кардинально неправильное и чрезвычайно печальное. Такое видал только однажды в 1986 году в мае… Я тогда прилетел из Алма-Аты, где проходил Всесоюзный кинофестиваль. В аэропорту встретили коллеги и кто-то, захлебываясь смехом сказал: «Вам повезло!.. А у нас, тут, чего-то долбануло – не разберешь!».