Это мой город

Долбанул – Чернобыль и разобраться, в первые дни, в самом деле, было трудно. В парткоме киностудии сказали, что нужно срочно ехать туда, где долбануло, поднимать настроение у людей. Поехал, потому, что хотелось все увидать своими глазами. Вот там, в Хойниках, и увидал город без детей. Правда, перед встречей с Хойниками, был вечер в Гомеле. Из окна гостиницы, выходившего на привокзальную площадь, виден был сквер, забитый детьми – их эвакуировали, отобрав у родителей, в тех же Хойниках и других городках попавших по самый первый, самый жесткий удар радиации. Дети сутки сидели в скверике-накопителе, никто не знал, куда их вести, за чей счет кормить, что с ними будет дальше. Детям выдавали на сутки по две пачки печенья и по бутылке сладчайшего лимонада, от которого под тогдашним неимоверно жарким солнцем, пить хотелось еще больше. По привокзальной площади тек клубничный сок. Гомельчанам, которые издавна привозили в Минск первую клубнику, на этот раз везти ее запретили. Она стояла по всей площади в кошелках, корзинах, туесах и истекала соком, превращаясь в жуткое месиво. Так и запомнилось – клубничный сок похожий на кровь, заливший площадь, и плачущие дети в скверике, испуганные разлукой с родителями до икоты.

Назавтра были Хойники, дом культуры, в котором у директора были пустые глаза. У женщины, ничего не объяснив, отобрали детей и вывезли куда-то, Мы уже знали, куда – в привокзальный скверик в Гомеле. Но она-то не знала. Не знала, зачем у нее отобрали ребенка, что грозит ей самой и официантка в ресторане. Она подносила нам блюда, не очень понимая, что делает. И у нее были такие же пустые, ничего не видящие глаза, как у заведующей Домом культуры. О том, что это не отдельный факт, а общее состояние души, понял, когда такие же потерянные, ничего не понимающие люди повстречались в Чашниках, в Брагине и далее по всему нашему маршруту. Города без детей, без детских голосов – это страшно! Поверьте на слово. Вроде бы их не видишь, детей; вроде бы в повседневной жизни, не слышишь их голосов, но, когда их физически нет, когда они отсутствуют, когда их вывезли, не объяснив, куда и зачем, когда родители не знают, что с ними – в этом есть что-то инфернальное, что-то дьявольское.

Поэтому, сейчас сижу у окошка, гляжу на мой двор, в котором тоже нет детей, и вспоминаю то, что многим покажется не стоящим внимания. Вспоминаю наши детские игры. Кто из вас, дорогие мои минчане, помнит, как играть в «тюху». Неужто, забыли, как по весне, только просыхала земля, кто-то из сверстников проводил во дворе черту – это был кон, а все остальные ставили на кон монетки столбиком и с расстояния, о котором договаривались, метали тюхи. Задача была попасть в столбик и рассыпать его. Тогда объявлялся «тюк» и, попавший в столбик, забирал все. Если же тюхи ложились за чертой, но не разбивали столбик, вначале по нему лупил тот, чья тюха упала ближе к черте. Нужно было перевернуть как можно больше монеток с «орла» на «решку». Игра была захватывающе азартная. Размер и вес тюхи каждый подбирал себе по руке, заливая в выдавленную в песке сферическую лунку, расплавленный в старой консервной банке свинец.

Еще играли в «пикаря». Это была странная игра… Выбиралась круглая, ровная палочка сантиметров двадцати в длину, укладывалась поперек аккуратной ямки и, разводящий, уже длинной, хорошо оструганной битой, старался забросить ее куда подальше, чтобы вся ватага рванулась, к улетающему на солидное расстояние «пикарю». Тот, кто добегал первый, занимал оборону, фехтуя своей персональной битой и, отбивая поползновения прочих играющих завладеть им.

Были игры девчачьи, в которых мы, мальчишки, не участвовали – например классики. На травяной лужайке, или на асфальте чертились классики и голенастые наши подруги самозабвенно скакали по ним на двух, на одной ноге, по пути передвигая из класса в класс баночку из под ваксы. Правила этой игры помню плохо, поскольку играли в нее в основном девчонки. Девчонки же любили устраивать секретики. Смысл этой игры тоже был сугубо девчачий – в земле выкапывалась ямка, в которой раскладывалось в определенном порядке, все, что было ценного – обертки от конфет, цветные стеклышки, пуговицы и прочая детская дребедень. Потом ямка накрывалась стеклом, тщательно маскировалась и девочки, под большим секретом, хвастались друг перед другом, своими схронами, обновляли их, старались устроить секретик позанятней и попривлекательней, чем у подруг. Мужская половина двора, считала за достоинство выследить места, где у девчонок находились их секретные захоронения и разорить их. Слез и воплей по этому поводу было не счесть. Но слезы быстро высыхали, обиды не помнились – и другие игры звали к себе.