Это мой город

Действия назначались самые невероятные, поскольку ведущий, повернувшись спиной к задающему вопрос, понятия не имел – чей фантик разыгрывается. Тут уж было все – от поцелуя до «пойди ко мне домой и вымой полы». Приходилось исполнять – закон игры не предполагал ответа: «Да, пошел, ты!». Сегодня откажешься исполнять назначенное – можешь быть уверен неделю проведешь во дворе изгоем. Кроме того – было интересно. Была в этом какая-то фатальная лихость, придти в чужой дом и сказать: «Дайте, пожалуйста, ведро и тряпку… Мне назначено вымыть у вас полы».

Потом, как-то незаметно оказалось, что мы мальчишки, целыми днями стали пропадать в подвале соседнего дома, где шла нескончаемая картежная игра. Играли в «дурака», «рамса», «очко», но, более всего, в «кинга» Кто-то из старших парней был заводилой. Мы – десяти, двенадцатилетние подшиванцы, образовывали очередь, поскольку играли на вылет.

Нам повезло, тот самый старший парень, не играл с нами на интерес, мы проигрывали только свое бездарно потраченное время. Однако, одно из этого дворового казино я вынес – понял, что я человек невероятно азартный, завожусь с полуоборота и могу в игре идти до конца, не взирая на здравый смысл.

Поняв это в детстве – в серьезную игру, ни в юности, ни в зрелом возрасте, не ввязывался никогда. Избежал и студенческого преферанса, и армейского «21», и киностудийного покера, в который проигрывались и зарплаты, и постановочные, и будущие гонорары за сценарии. На киностудии игра шла суровая, сутками, неделями… До тех пор, пока жена одного моего приятеля, не позвонила директору студии и недвусмысленно заявила: «Или вы прекращаете это безобразие, или спалю студию!».

«Девушка» была решительная, о ее твердом характере тогдашний директор был хорошо наслышан. Поверил сразу же. И, закрывавший до тех пор глаза, на резвившихся в «чудильнике» (студийной общаге) будущих заслуженных и народных – игрища прекратил.

Но я, как-то для самого себя неожиданно перескочил из детских лет в лета взрослые, Хочу вернуться…

Двор наш, как и соседние дворы звенел детскими голосами с раннего утра до позднего вечера. Сегодня во дворах дети не играют. То есть, они, конечно, играют, но во что-то иное. Проходя сегодняшними дворами, я не вижу игр со знакомыми названиям и правилами, я не слышу азартных детских голосов, иногда за столиками, предназначенными для доминошников, которые, кстати, тоже повывелись, прозвучит нарочито громкий детский мат,– Смотрите какие мы крутые! Когда в Новосибирске, еженедельно ездил общественным обозревателем стенной печати в лагерь строгого режима №6, где сидели самые отпетые рецидивисты, обратил внимание – там мата не было слышно. Потом мне объяснили – в лагерном быту, сквернословие запрещено не «хозяином», сами зеки, считают его «западло».

Наши дети, матюгаются на чем свет стоит. Но в детские игры не играют. Может, забыли, может, никто не передал им эстафету, может другие игрушки появились, а, скорее всего, дворы наши так спроектированы, что нет в них раздолья, нет места для беготни, для подвижных детских игр, которые так необходимы для полноценного детского развития. Убогие жестяные горки, доломанные спортплощадки, межквартальные автомобильные проезды, скученность домов не стимулируют детских игр. Может, они перенесены куда-то в другое место? В компьютерные игротеки, в парки? Вряд ли!.. Дети должны играть вместе. Желание играть из них вытравить невозможно. Иногда мне приходит в голову страшная мысль – что-то изменилось в нас, в окружающем нас мире и дети мгновенно на это среагировали.

Боже! Не допусти нас до того, чтобы из городов наших, из дворов -исчезли детские голоса и детские игры, не допусти нас до опустошенности души, с которой встретился в Брагине, Чашниках, Хойниках. Пока в городах есть дети, пока они орут и играют – жизнь не закончилась!

ГЛАВА 25

Вопроса, куда поступать учиться после школы передо мной не стояло в силу бесконечной тупости в точных науках. Математика, физика, химия – были абсолютно темным лесом, по которому я плутал до восьмого класса, пока не махнул на все рукой и оставшиеся три года выкручивался, как мог, списывая, пропуская контрольные, выклянчивая тройки, которые мне ставили, понимая, что ничего со мной поделать нельзя – не приспособлен. Зато – литература, история, биология, короче, все то, что входит в перечень «наук вызволеных» – был мой конек.

Поэтому на семейном совете было решено – факультет журналистики. Даже при несомненной подготовленности, помню, нанимались репетиторы по грамматике и немецкому. Однако, как-то осилили. Поступил я на первый курс вечернего отделения. Почему вечернего, требует объяснения, поскольку, это было первым столкновением с общегосударственной дуростью.