Это мой город

Когда, исчерпав мелкие пакости, начальство перешло к крупным, пытаясь отсудить у Владика Ефремова квартиру, был свидетелем отношения ко всему этому безобразию, тогдашнего Председателя кинокомитета Владимира Матвеева. По всему было видно, что кино Ефремовское ему нравилось, но силы задействованные в этой истории были выше его юрисдикции; он мог только издали наблюдать за событиями. А я болел за Владика впрямую и откровенно. Ходил на все заседания суда. Поскольку к тому времени уже работал в Госкино БССР, по вечерам Матвеев, вызывал к себе и просил рассказывать обо всех перипетиях процесса. Слушал и удовлетворенно пофыркивал. Владик процесс выиграл, что было само по себе фантастично. Хоть и не долго прослужил я в Госкино, но видал, был свидетелем того, как Председателю комитета, по большому счету Министру, выкручивали руки и наши партийные чиновники и московские киноначальники. Это было и на стадии утверждения сценария Бориса Васильева о Брестской крепости, когда Матвеев, просто ушел, что бы избегнуть разговора с автором, и, особенно, на обсуждении сценария фильма «Иди и смотри», который должен был ставить Элем Климов по сценарию Алеся Адамовича. Обсуждение происходило на студии. Допускались только избранные. Вел заседание Главный редактор Госкино СССР Даль Орлов. Он молча попыхивал трубкой выслушивая восторженные отзывы о сценарии членов сценарной коллегии «Беларусьфильма», приглашенных писателей и ведущих режи- ссеров. Не мигнул глазом, когда довели до сведения благожелательное отношение к сценарию Первого секретаря белорусского ЦК партии Машерова. Когда, казалось, осталось только поздравить группу и пожелать ей творческих успехов, Орлов встал, и молча покинул аудиторию. Московские специалисты по партизанскому движению в Беларуси, московские радетели нашей культуры, фильм закрыли на долгие годы. Он вышел и стал явлением в советском киноискусстве только с началом перестройки.

Но, опустимся на первый этаж «Беларусьфильма». Когда я уже сделал первые самостоятельные шаги в кино, на студии появились ребята моего возраста, только что окончившие ВГИК Сергей Лукьянчиков, Дима Михлеев, Саша Карпов. Первым свой международный приз получил Димка. За чудесную картину о школьниках, снятую им по сценарию Романа Романова и Иры Письменной «Птица Х» он стал лауреатом кинофестиваля в Иране. Шахиншах удостоил его «Золотого дельфана» и мы три дня пьянствовали, радуясь успеху коллеги, правда, называя его при этом – Лауреатом недоразвитых стран. Горькая ирония заключается в том, что в те времена, фестиваль в Иране, был чрезвычайно престижным и представительным. Призы, полученные на нем, котировались высоко, и, называть Иран недоразвитой страной, можно было только в шутку, подтрунивая над счастливым Лауреатом. Собственно, подтрунивать над Димой, было легко,– он был незлобив и давал не мало поводов для подначек. Одна история с его белыми джинсами, чего стоит!Джинсы тогда в Минске купить было трудно, тем более, белые. Денег у Димы тоже не было. Вот и решил он сшить себе джинсы сам. Выкроил из брезента отменные штаны, а для большего шику, решил отбелить в хлорке. В новых белых штанах Лауреат появился в студийных коридорах – там, они у него и поползли по швам, хлорка съела нитки. Хохоту было море. Хохоту в те годы на студии, вообще, было не занимать! Все были молоды, несомненно, талантливы, жили, как в студенческой общаге. Рядом со студией стоял флигелек, назывался «чудильник». Через «чудильник» прошли все замечательные и знаменитые ныне белорусские кинематографисты. Живали здесь и Виктор Туров, и Виталик Четвериков; Юра Марухин, Эдик Садриев, Шура Чекменев, да и, кто только там не живал… На кухне вечно жарилась картошка с луком, которой мог подкормиться, любой попавший в эту коммуну, иногда в комнатах затевалась бесшабашная и бесконечная карточная игра, иногда, как об этом догадывались – неизвестно, мимо како либо двери ходили на цыпочках, хозяин помещения принимал девушку. Одним словом – воронья слободка. Среди нас, тогдашних друзей, выделялся Гена Куренной, невероятно красивый, молодой оператор. Он был знаменит тем, что целомудренно сохранял верность своей жене. Делать это было не просто; повторюсь, Гена был удивительно красив,– смуглый с яркими синими глазами он был вечно, чьим ни будь «предметом» для воздыханий. Судьба распорядилась так, что первым из нашей компании ушел именно Гена. Работая на ЦТ, поехал оператором в Югославию, как только там началась война. Там и погиб. Где он похоронен, никто не знает до сих пор. Храню о нем на память трубку, вырезанную в подарок, во время съемок. Классно сделанная, двадцать лет она не прогорает и не теряется.