Это моя жизнь

приготовить еду, что и было понятно по дымившимся трубам

большинства жилых домов.

Собственный дом показался несколько странным, чуть-чуть

незнакомым после месячного отсутствия, и Лида поняла, в чём

заключалась эта странность. Летом в гости к ней приезжал брат с

женой и маленькой внучкой; при нём она посетовала на

разваливающийся забор и ещё кое-какие неполадки в хозяйстве. Брат

всё исправил: убрал старый забор, поставив новый, купил краску для

покраски забора и избы, обшитой «вагонкой» и покрашенной ранее

олифой, выцветшей уже от дождя, снега и солнца, но сам уже не смог

заняться покраской, вскоре уехав, поэтому всё завершить пришлось

ей. Теперь на белом фоне и забор, и изба особенно выделялись,

поэтому казались несколько чужими, по сути, они и были уже чужими,

если учесть, что принадлежали брату, поскольку Лида подарила дом,

заявив, что если он откажется принять дарственную, то она продаст

всё, однако зная, что брат любит бывать в родных местах и любит

свою деревню, была уверена в его согласии. На вопрос, зачем она это

делает, отвечала, что уедет на зиму жить к своей подруге, овдовевшей

недавно и потому приглашающей её к себе. Невестка пыталась

отговорить её, но прекратила дальнейшие попытки, получив резкий

ответ: «Это моя жизнь!»

Дверной замок замёрз, побывав под вчерашним дождём, поэтому его

пришлось согревать руками, после чего он открылся. На двери избы

тоже был замок, был он и на двери клети; а всё потому, что у них в

деревне так же, как в соседней, бывшей центральной усадьбой

колхозного отделения, в последние годы поселились случайные,

приезжие люди, и вместе с ними в этих местах появилось воровство,

случались даже убийства. Два года назад в дом проникли какие-то

проходимцы, вынесшие кое-что из утвари, в основном алюминиевую

посуду, и пару материнских икон, что было особенно досадно.

В избе было заметно теплее, чем на улице, по той причине, что

«подполье» - так здесь называли подвал под полом для хранения

13

овощей – ещё не успело промёрзнуть, и земля потихоньку отдавала

своё тепло. Хозяйка включила свет, решила затопить печку, поскольку

до вечера, до следующего обратного рейса автобуса, придётся

остаться в деревне. Она принесла дрова, уложила их в топку, открыла

задвижку на дымоходе, взяв приготовленную бересту, разожгла огонь,

а затем уселась на табурет перед раскрытой печью и наблюдала, как

разгораются в ней дрова, вспоминая детство и ещё живого отца,

угощавшего их картошкой, печёной на углях «подтопка», маленькой

печки, дополнительной к большой «русской печи»; её растапливали

только утром. Дым из раскрытой дверцы печки вырывался временами

наружу, в комнату, и Лида подумала, что можно остаться ночевать в

доме, растопить печь, оставив открытой дверцу, или, ещё лучше,

закрыть пораньше задвижку на дымоходе, когда дрова ещё не

прогорят полностью, и заснуть, чтоб не проснуться утром,

отравившись угарным газом, но тут же, обругав себя, закрыла дверцу.

Включенный маленький переносной телевизор, что остался после

гостивших у неё племянников, показывал программу новостей,

поэтому хозяйка не сразу поняла, что пора уже раздеться: в доме

было тепло и привычно уютно. Раздеваясь, она подумала, что сейчас

чихнёт, и, бросив куртку куда попало, едва успела достать из её

кармана салфетку с ватным диском, чувствуя, что носом пойдёт кровь.

Кровь, и правда, пошла, пришлось, разделив пополам ватный диск,

затолкать его в ноздрю. Возможно, повысилось давление после

вчерашнего «застолья», но они втроём даже до конца не выпили ту

бутылку водки, так что причина была не в этом, а в её возрасте,

поскольку у матери в старости часто так бывало. Наверное, она

должна была бы сходить в больницу, но серьёзно даже не

рассматривала эту возможность, поимая, что в этой беде ей вряд ли

помогут.

Захотелось чаю, и нужно было сходить за водой на колонку,

находившуюся поблизости. Она собралась было, взяв ведро, но тут в

окно постучали, и за раздвинутыми занавесками появилось лицо

молодой соседки, у которой она брала молоко летом, поскольку та

ещё держала корову, уже не выгоняя её в стадо, как водилось раньше,

а всё лето держала на привязи поблизости дома, потому что скотины в

деревне уже почти не было. Они находили между собой компромисс в

отношении молока, что брала Лида, оплачивая его частью тем сеном,

14

что соседи заготовляли на её участке, большей своей половиной

засеянной кормовыми травами.

Увидев, что её жестом руки приглашают войти, соседка направилась

в дом.

- Здравствуй, Лида! – поздоровалась она, входя. – Я на работу пошла

и вижу - ты приехала. Как дела?