Это наш ребенок!

     Снова шел дождь — правда, моросящий, — как в вечер перед его отъездом. Слейд тихо вошел в дом. Его чемоданы не убрали. Только отодвинули в сторону, и они стояли, как терпеливые хищники, ожидающие своей очереди насытиться останками жертвы.

     Мой брак еще не умер, поклялся он себе. С новым вдохом у него открылось второе дыхание.

     Ладно, чемоданы он распакует утром. Сейчас у него более важные дела.

     Поднимаясь по лестнице, Слейд увидел свет, просачивавшийся из-под двери детской. Он улыбнулся, довольный, что не стал ждать утра для возвращения домой.

     Шейла не спит. Это хорошо. Не придется спорить с самим собой, будить ее или нет.

     Одну проблему долой, сто впереди.

     Очень тихо Слейд открыл дверь.

     Свет маленькой лампы не разгонял мрачный полумрак. Встревоженная Шейла с Ребеккой на руках ходила взад-вперед по комнате. Его дочка жалобно хныкала.

     Плач других детей, детей, измученных болезнью и голодом, зазвенел в его ушах.

     Что-то случилось. Он чувствовал напряжение в воздухе.

     — Шейла?

     Она вздрогнула и обернулась.

     Тревога окутала ее таким плотным коконом, что она не слышала, как вошел Слейд. Ничего не слышала, кроме плача своего ребенка.

     Секунду у нее возникло ощущение, что он ей привиделся. Последнюю неделю она много думала о его возвращении, не уверенная, что сделает и скажет, мысленно разыгрывала дюжину разнообразных сценариев. Но теперь главным в ее жизни стало другое.

     Запах его туалетной воды, смешанной с запахом дождя, чуть не заставил ее разрыдаться. Впервые в своей жизни ей отчаянно хотелось опереться на кого-то. И вот он здесь.

     — О, Слейд, она больна.

     Если бы Слейд еще не догадался, одного взгляда на лицо Шейлы было бы достаточно. Он быстро подошел и взглянул на Ребекку. Даже в скудном свете лампы он увидел отражение болезни в детских глазах.

     Слабый плач разрывал его сердце.

     — Что с ней?

     Шейла — врач. Почему она ничего не предпринимает?

     Леденящая мысль, что ничего уже нельзя сделать, попыталась проникнуть в его мозг, но он ее отогнал.

     Сжав зубы, Шейла качала ребенка, пытаясь убаюкать. Она казалась совершенно безумной.

     — Она не может удержать еду. Ее рвет, и она плачет весь вечер, — сдавленно прошептала Шейла. — Не подумай, что я обезумевшая неопытная мать...

     Ей тяжело, подумал Слейд. Тяжело объединить профессиональные чувства с личными. Он сам сталкивался с подобной проблемой во время первой зарубежной командировки. Боль и страдания детей забыть невозможно.

     — Но ты и есть неопытная мать, а больные дети — подходящая причина для паники.

     Он их видел слишком много. Слишком много детей с такими же тусклыми, как у Ребекки, глазами. Детей, которые умирали, потому что рядом не было врача.

     Шейла понимала, что ведет себя отвратительно. Она же врач, черт побери. Нет причин чувствовать себя такой беспомощной. И все же, чем дольше она металась по комнате с ребенком на руках, тем беспомощней себя чувствовала.

     — Я отвезу ее в больницу, — вдруг решила Шейла. Понадеясь вначале, что все уладится к утру, теперь она не хотела терять ни минуты.

     Именно это Слейд собирался предложить.

     — Поехали, я отвезу.

     Выходя в коридор, он удивился, как Ингрид умудряется спать в таком шуме.

     — Ингрид здесь?

     — Нет, у матери. Заболела. У нее грипп.

     Во вторник, вернувшись из колледжа, Ингрид пожаловалась на головную боль, а утром в среду началась рвота. Приехала мать и забрала ее.

     — Я что-то слышала о начинающейся эпидемии гриппа.

     Шейла умолкла, только сейчас осознав, как хотела, чтобы Слейд вернулся домой, как страшно ей было столкнуться с этим первым кризисом в одиночестве.

     Схватив одеяльце, она завернула в него Ребекку. Сама она была одета, хоть уже шел двенадцатый час ночи. Весь вечер она провела с Ребеккой, пытаясь успокоить и убаюкать ее.

     Слейд открыл парадную дверь.

     — Удивляюсь, что ты раньше не подумала о больнице.

     Шейла прошла за ним к его машине, стоявшей перед гаражом. Она сгорбилась, прижимая ребенка к груди, защищая от моросящего дождя. Слейд открыл заднюю дверь, и Шейла скользнула внутрь. Его чемодан стоял на сиденье. Господи, спасибо, что он вернулся.

     Слейд вытянул ремень безопасности и пристегнул ее.

     — Я все надеялась, что пройдет. Началось лишь несколько часов назад, — призналась она, когда Слейд сел за руль. — Но малышка ничего не ела. И плачет, когда я пытаюсь накормить ее. А ведь у нее такой хороший аппетит...

     — Вся в папочку, — пошутил Слейд, заводя мотор и быстро выруливая на улицу. Если полицейский попытается задержать его за превышение скорости, что ж, он не против эскорта. Свет фар осветил салон машины. Слейд взглянул на Шейлу в зеркало заднего вида.

     — Не волнуйся, все будет в порядке.

     Он пытается утешать, подумала Шейла с печальной улыбкой.

     — Это мне следовало бы так сказать.

     — Скажи, — попросил он, улыбаясь, но оставаясь серьезным. — Я сам не прочь это услышать.

     Слейд не хотел поддаваться метавшемуся в нем страху. Страху, вызванному памятью о лицах детей, потерявших надежду. Детей, чье детство оборвали мужчины, одержимые войной.

     Детей, которые умирали прежде, чем получали шанс на жизнь.

     Шейла облизала пересохшие губы.