Это наш ребенок!

     — Так гораздо эффектнее, — утешил он Шейлу. — Девочка будет в педиатрическом отделении. Вы больше ничего не сможете сделать сегодня. Почему бы вам не отправиться домой? А я попрошу медсестру позвонить, если будут какие-либо изменения.

     Он ее не выпроводит.

     — Я не смогу спать, Бен. Я просто поставлю стул рядом с кроваткой.

     Доктор Вильямс посмотрел на Слейда, ожидая поддержки.

     — Вы не могли бы уговорить свою жену?

     Слейд положил руку на плечо Шейлы. Ни один из них никуда не пойдет.

     — Нет, я как раз собирался спросить, где можно найти еще один стул.

     Доктор Вильямс вздохнул. Спорить было бесполезно.

     — Ладно, тогда сами отвезите ее наверх. А мы проследим, чтобы нашли колыбель... и пару стульев.

     Доктор позвал санитара и приказал снять белье с постели, хотя Ребекка ею не пользовалась. Затем он повел их к служебным лифтам.

     — Итак, — обратился он к Слейду, завязывая беседу, — ходят слухи, что вы зарубежный корреспондент.

     — Да.

     То есть я был им, мысленно поправил он себя.

     — Что вы думаете о ситуации в?.. — пустился в рассуждения доктор.

     Слейд старался сосредоточиться на беседе, а не на мрачной тени, парящей над ребенком в его руках.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     Доктор Вильямс оставался дольше, чем обещал. Он ждал с Шейлой и Слейдом, пока сделают предварительные анализы, чтобы подтвердить его диагноз. Первоначальный диагноз оказался правильным. Реббека стала жертвой последней вспышки гриппа. Уровень обезвоживания не опустился до критического, но госпитализация была неизбежной.

     — Это только выглядит так страшно, — успокаивал доктор Вильямс обоих. Может, Шейла и профессионал, но все воспринимаешь иначе, когда в больничной кровати лежит твой собственный ребенок. Имея троих детей и семерых внуков, он знал, какой страх охватывает при этом родителей.

     — Хотелось бы вам верить, потому что кажется, будто и впрямь все ужасно. — Слейд облокотился о металлические прутья колыбели, в которой лежала его дочь. Ей зафиксировали ручки, чтобы она не выдернула две трубки, тянувшиеся к ее венам.

     Эта картина напомнила ему, как в действительности хрупка жизнь.

     — Мы кормим ее, — сказал Вильямс. В объяснении не было необходимости, но оно действовало успокаивающе. — Это не даст организму обезвоживаться, пока она не начнет сама удерживать жидкость.

     Шейла кивнула, понимая, что сделано все возможное. Однако не сумела подавить тревогу и чувствовала, как к глазам подступают слезы.

     — Она выглядит такой беспомощной. Такой крошечной...

     Что, если у Ребекки не хватит сил побороть вирус? Что, если?.. Она не могла сформулировать вопрос до конца даже мысленно.

     — Ты уверена, что хочешь остаться? — ласково спросил врач. — Тебе действительно нечего здесь делать.

     Она и без его слов понимала свою беспомощность.

     — Я могу смотреть на нее, — хрипло ответила Шейла. Кончиком пальца она погладила ручку дочери. — Она будет чувствовать, что здесь кто-то есть.

     Доктор Вильямс кивнул. Он понимал.

     — Я приду утром осмотреть ее.

     — Мы будем здесь, — сказал Слейд.

     Шейла и Слейд стояли рядом у колыбели, глядя на жизнь, которую создали вместе. Жизнь, казалось, связанную с этим миром лишь медицинскими трубками.

     — Я никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным, — прошептал Слейд, не сводя глаз с ребенка.

     Бессилие пожирало его. Он не мог помочь Ребекке, не мог помочь Шейле вынести это испытание. Он знал, о чем она думает. Он видел слишком много умирающих детей, чтобы принимать что-либо как само собой разумеющееся.

     Волнение в голосе Слейда тронуло Шейлу. В первый раз за этот вечер она посмотрела ему в лицо. Каждая его черточка говорила о крайней усталости. Шейла дотронулась до его руки.

     — Почему бы тебе не поехать домой? Ты вот-вот свалишься с ног.

     — Я в порядке. — Призрак улыбки заиграл на его губах. — Не зря авиаторы называют ночной полет «красный глаз». Именно такие глаза у их пассажиров после рейса.

     Шейла не переставала думать о том, как Слейд воспринимает происходящее. И только сейчас подумала о нем самом.

     — Когда ты спал в последний раз?

     Слейд тихо засмеялся. Он не сразу вспомнил.

     — В другой жизни, я думаю.

     Шейла покачала головой. Ему необходим отдых.

     — Поезжай домой, Слейд. Я могу остаться.

     Ей так легко от него не избавиться. Это и его ребенок тоже. У нее нет монополии на любовь и тревогу.

     — Я знаю, что можешь. Я тоже могу. — Он взглянул на светло-коричневый пластиковый стул, который принес санитар. — Я спал и на худшем.

     Шейла ни на минуту не усомнилась после тех историй, которые он рассказывал ей. Несмотря на беспокойство о нем, она не могла отрицать, что рада его компании. Рада, что не приходится выносить все это в одиночку.

     — Спасибо.

     Она действительно ему благодарна, подумал Слейд. Как будто он делает ей одолжение. Как будто судьба их ребенка не так же бесконечно важна ему, как ей. Он вздохнул. Шейла поймет. У него вся жизнь впереди, чтобы приучить ее, и она приучится.

     Слейд притянул ее к себе, поцеловал в макушку. Нежно. Без страсти или желания. Нежно.

     Поцелуй тронул Шейлу до глубины души.

     — Не благодари, — прошептал он в ее волосы, — она наполовину моя, если ты не забыла.

     Шейла спрятала лицо на его груди.