Это настигнет каждого

Больше они не разговаривали. Гари начал раздеваться. Между тем, он немного затемнил комнату: включил маленький торшер и выключил тот, что поярче. Он еще и Агнете помог раздеться, чтобы она меньше стеснялась. В итоге Матье лег первым, растянулся на кресле-кровати. Он зажмурился - не чтобы ничего не видеть, а потому что в такой искусственной тьме ему было легче сосредоточиться на определенного рода мыслях. Прежде всего он вообразил себе малыша Матье, прелестнейшего ребенка. Такого и в самом деле можно произвести на свет... эту проблему они уже обсудили. Гари со своей стороны обещал всяческую поддержку. Один или два раза... А если родится все-таки малыш Гари... это не будет иметь никакого значения. .. если не станет предметом пересудов. В конце концов. .. этого ведь и не узнаешь наверняка... если не будет... на беду... просматриваться слишком явное сходство. Итак, договорились они вот до чего: Матье и Гари должны получить потомство. А что будет дальше? После рождения ребенка? Неужели даже тогда Гари не захочет поцеловать Агнету? Несущественный вопрос. Наверное, Гари просто привык лежать, прижавшись к ее спине. Так он может незаметнее погружаться в собственное сладострастие, погружаться... не будучи обслюнявленным... в черную бездну своего теплого одиночества. Но он не освободится от Агнеты... даже если она была для него только удобным орудием. Она возвысится до положения матери. Появится этот малыш Матье, которого Гари, наверное, тоже не станет целовать в губы. Зато нетрудно представить, как Гари возьмет его на руки, высоко поднимет и - просто от радости - втянет губами крошечный членик и два яичка, потом снова их выплюнет: «Вупп!»; это вполне позволительно, если мальчуган такой славный и ты его любишь. И оба засмеются. Вопрос лишь в том, что будет со взрослым Матье. Ну, вот он заставит себя - два или три раза -забыть, что оно не от Гари исходит, это другое человеческое тепло. Он, чтобы забыть, будет неотрывно смотреть на своего идола... на плоть, на плоть, на единственную плоть... на Единственное... на единственное Единственное, которым он жив... и которое его сокрушает. Потом в какой-то момент все останется позади. Его выведут из дому... Они заранее договорились с Аббадоной, с этим матросом Лейфом, с Третьим. Теперь Третий ждет у дверей... несказанно спокойный, равнодушный... с напудренным белым лицом, губами, покрытыми зеленым пигментом, золочеными ресницами... очень красивый, если кому-то нравится на такое смотреть. Может, у него и золотые браслеты на предплечьях; может, вызолочены даже его соски, которых сейчас не видно. В красноватых волосах, если приглядеться, тоже мерцает золотая пудра. Он держит бескозырку в руке, открывает для своего нового господина дверцу белого автомобиля, осторожно прикрывает ее, надевает бескозырку, открывает переднюю дверцу, садится на место шофера, включает мотор. Они едут в Бенгстборг. Молодой господин Бренде там живет. Вечером... Не в этот вечер, а, может, во второй или в третий... Аббадона танцует перед ним. Матье садится за рояль и берет несколько тихих аккордов... Звучат разные модуляции, ничего не говорящие гармонические ряды, с трудом выстраиваемые из музыкальных обломков последовательности... Горят свечи. И Аббадона танцует. Он обнажен... обсыпан белой или разноцветной пудрой... с золотыми браслетами на предплечьях... золотая цепочка несколько раз обвита вокруг тела, чтобы еще выигрышнее выделялся пупок. Танцор держится с достоинством, кажется равнодушным и вместе с тем как бы бросающим вызов, но и пребывающим в мире с собой, покоящимся в себе... однако ко всему готовым. Матье наигрывает эти глупые мелодии... полчаса, час. Аббадона не устает. Ему дали такое поручение. Он и выполняет его, добросовестно. — Все теперь не нарадуются на Матье. Отец его хвалит. Сестра относится к нему с уважением, потому что он стал неопасным; служащие пароходной компании восхищаются своим молодым директором, неизвестно почему. Люди обмениваются слухами по поводу красивого шофера, которым обзавелся новый владелец бенгстборгского замка. Даже Гари время от времени заезжает в гости к Матье. Такой он им всем нравится: замурованный в могильном склепе вместе с этим Лейфом, мальчиком по вызову. Им обоим охотно позволяют пользоваться... в могиле... всякого рода излишествами: красно-горящими свечами, шелковыми коврами, золотыми цепочками и браслетами; позволяют предаваться разгулу, который их не спасет. А если Гари вдруг захочет получить второго малыша Матье... то и это будет... сработано... ко всеобщему удовлетворению. Теперь даже два идола будут стоять наготове, чтобы он забыл: то другое человеческое тепло исходит не от Гари. В Бенгстборге можно устроить и праздник. Длящийся два дня, три дня, неделю. А что потом? Аббадона будет танцевать. А потом?.. От него могут захотеть даже шестерых маленьких Матье, и каждого Гари уже в следующую ночь превратит в фальшивку, вытравит, задушит своим более жизнеспособным семенем: но поможет ли это? Поможет ли бедной душе отвергнутого взрослого Матье?