Это называется так (короткая проза)

— …волонтером, это перед Рождеством было, у нас весь приход маленький, человек шестьдесят, ну, энергичных таких, может, восемь. Ну, если с одной еще девочкой считать, она такая, когда как, — ну, девять. Батюшка говорит: пожертвованиями выйдет что? Ну, пять тысяч рублей. Ну, кто-то, может, три тысячи даст, ну, десять. А раздать надо семей в пятнадцать, это минимум. И говорит: нет, не так, а сделаем, как в Америке: станем в супермаркете, — тут армяне хозяева, хорошие, мы договорились нормально, они тоже: «Да, да, классная идея», — и будем людям говорить, что нужны простые продукты — консервы, сухари, молоко в коробках хорошо, такое. И они покупают себе, так еще что-то захватят. Мы поставили ящики, распечатали надписи и работаем. И люди так нормально пошли, девочка эта говорила еще: «Вы чо, наши люди решат, что это мы себе еду выманиваем». Нет, нормально пошли, такие: «Да, да». И кто-то стал класть даже водку — «типа, тоже люди, пусть у них будет праздник». Всякое клали, печенья много, ну, простое, но было и хорошее такое, с шоколадом, еще какое-то. Конфеты такие, в кульках, но тоже нормальные. Даже одну дико дорогую положили коробку, такая красная коробка с золотыми, ну, бобошками с моцартами. Очень круто. Сухофрукты клали, орешки всякие, кальмаров. И не только прихожане, вообще покупатели, спрашивали еще про храм, мы им давали распечатки. Такой адреналин, вообще. Пришел даже хозяин, который армяне, мы ему говорим: «И вы так на Пасху сделайте для себя», он говорит: «Нет, у нас деньги хорошо жертвуют», но все равно, типа, нам респект. Короче, мы в два часа ночи привезли шесть коробок к батюшке. Шесть! Мы готовили три, пришлось побежать, армяне нам еще пластиковых ящиков дали. Начали раскладывать по пакетам, вроде уже никакие, но такой адреналин, вообще. И я беру эту коробку с моцартами, а она высыпается на меня, там крышка открыта. Я беру, аккуратно все складываю, там гнезда такие, — двух не хватает. Типа, десять гнезд, а их восемь бобошек. Стали вынимать из ящика всё, — не завалилось, ничего нет. То есть кто их положил, тот две съел. И тут я беру — я вообще не понял, с чего, — и как это, как тарелку это коробку: р-р-раз! — в стену. А батюшка: «Ты что! Ты что!» — и бросился собирать. «Мы, — говорит, — их из коробки вынем, сложим в пакетик красиво, ты что». Человек, типа, восемь штук не съел, отдал. Ну, девки сделали, девочки, из красной бумаги красивый фунтик, сложили туда, ленточкой золотой перевязали, нормально. Но я, блядь, тебе скажу: ты видел эти бобошки? Они с картошку каждая. Ну, не с картошку, но вот такие. Их три в себя уже не запихнешь. Не, ну можно было в себя третью запихнуть, но уже так.

* * *

— …один раз зашел в эту, «Копеечку». Нет, «Пятерочку», «Пятерочку». Вообще пиздец, вообще ни одного знакомого логотипа.

* * *

— …тот нормальный был мужик, но, понятно, если застукал кого в складах, сразу собак спускал. Бежать нельзя, это самое плохое, надо сразу падать и закрываться. Страшные, суки, одному парню ногу отняли прямо в лагере — так они порвали его. А потом того в Бердянск перевели, этот пришел. На третью ночь светло было, мы — на склады пошли, три человека. Уже собрались уходить — тут он идет с собакой. Мы сидим, не дышим. Собака новая какая-то. Уже почти мимо прошел, тут эта сука что-то вычуяла и как рванула на нас. А он нас не видит за тарой, увидел, куда она лает, и говорит: «Даю десять секунд форы». И собака-то оказалась говно, так, пожевала чуть-чуть одного меня, спину пожевала. Но за эту фору мы его накрыли потом.

* * *

— …пять двадцать, сто раз потом повторили, пять двадцать утра. Она меня будит, кричит: ребенка нет. Четыре месяца ребенку было, ну, с днями. Ну что, мы весь день понятно, как. Ребенка нет в квартире, да? Ну, милиция, эти там, следователи. Думал, я умру. Я столько за этот день себе представил, я тебе скажу. Не хочу вслух говорить, но представляешь же себе же, да? Ну, милиция весь день, понятно, они еще и допрашивают. Меня, ее. Короче. Я плакал пиздец, я тебе скажу, когда не дышишь — «ы-ы-ы… ы-ы…». Сел там в углу и качаюсь. Морду следаку одному… Не, ну так, рыпнулся, попробовал. Ну они такое спрашивают. А ты и так все это себе представляешь. В час ночи мы в дом вошли, пришли домой. Я не мог свет включить, понимаешь? Такой пришел. И тут она говорит: короче, я тебе скажу правду. Ребенок у моей тети. Я просто хотела показать тебе, что ты такой отец, у которого можно вынести из квартиры ребенка — и он даже не проснется. Понимаешь, да? Такой я был отец. Со второй-то, с дочкой, уже лучше было, иначе. Я уже гораздо лучше старался.

* * *

— …что Аня у нее в телефоне — «Дочка», а я у нее в телефоне — «Катя».

* * *

Д. Н.