Это называется так (короткая проза)

— …не вопрос этики, а вопрос эффективности. Ну смотри, рассказываю ситуацию. Стоим за мороженым. Человек, да? Нормального вида, простой, но нормальный, с бородою. И он женщину, которая со мной, берет и молча бьет головой об угол холодильника. Да? Вот так — «оп-па!» — макает ее головой. Просто, молча. Потому что думает, что она — мальчик-гей. При этом она выглядит, как Таня примерно. Это за скобками, неважно. И вот стою я. Ну, я, конечно, — а-э-э-э-э-э…, а-э-э-э-э-э… Дышать мне, что делать? Как мне? У нее кровь, лоб разбил, так? И вот она поворачивается, и он видит, что это девочка. Так он становится перед ней на колени и начинает со слезами говорить: «Прости, прости меня», «Христом Богом прости меня, прости». Поклоны бьет, стоит на коленях. И вот ситуация: что я? По таким правилам простым — я должен ему въебать. Я должен бить морду, в этой ситуации же должен, да? А по уму — что я буду бить? Мужчина стоит на коленях, рыдает. Что бить?

* * *

— …плакала, Маринка плакала, я плакала, Волошина аж обрыдалась вся, а Тушевская не плакала. Тушевская и букет поймала, и про торт говорит: «Ой, давайте мне побольше, я столько ем, ем и всё никак обратно не поправлюсь!» Такая Тушевская. Я считаю, если ты вдова — это еще не повод срать людям на голову.

* * *

— …еще когда это было, еще студенткой была, но уже так, знаете, глубоко зашла, второй курс кончала, — так ко мне девчонки прибежали: «Маринка, щеночек помирает!» Ну, помчались по лестнице, у корпуса они сидят, нашли щеночка, такой вот щеночек, весь — ну, воттакусенький и уже прямо закатывается, видно, как глазки закатываются. Сердечко у него — ну вот с прямо горошинку, с полгорошинки, и через кожу видно. Они мне: «Маринка, ты, ты коли, давай коли!» — в смысле, адреналин ему в сердце коли, а у меня руки трясутся, еще не попасть, или, там, доза… Словом, я не знаю, я не понимаю, как можно на ветеринара, это такие надо нервы. У нас, конечно, тоже те еще нервы, но это же не такое, чтобы вот это воттакусенькое. Так что я через два дня забрала документы, год потом готовилась дома — и всё, перешла в медицинский. Дала себе слабость.

* * *

В.

— …не мое дело, конечно, я просто вас везу, вы можете мне вообще не отвечать, но я вам так скажу: вы вот спрашивали у кого-то по телефону «За что?» или там «Почему?». Я скажу вам, можете не отвечать мне: я очень вас понимаю. Я себе год назад сказал так: «Тебе тридцать два года будет через год. Если у человека в тридцать два года еще есть какие-то вопросы — он дурак, он пустое место, он не должен жить, так не живут». И стал решать все вопросы, стал каждый вопрос ставить и решать, по нескольку дней, недели даже, один за другим. «Зачем люди живут?» — подумал, ответил себе. «Почему женщины — ну, такие, а не сякие». Подумал — ответил себе. Там, ну. «Что человек должен своим детям?» — ответил себе. И вот мне исполнилось тридцать два в сентябре — у меня нет вопросов, нету. Ну, я не имею в виду практические вопросы, они бывают, конечно. Но все вопросы, которые не про тело, а про душу — я каждый из них думал и решил. Практические — это какие вопросы? Такие, что можно решать, а можно не решать, это сильно ничего не изменит, душу не изменит. Я вот скажу — у меня был попугайчик, много лет, они живучие. Ну, и умер, вот так сидел на плече и вдруг, я думал — слетел, а он по спине царапнул — это он назад упал. Ну, я даже что, я даже плакал. Долго он у меня жил. Так я не смог его выкинуть, я его в коробочку пластиковую положил и закопал на даче. Ну, так я сколько лет уже, когда такие теплые дни, но уже знаешь, что последние, дачу уже закрываешь к зиме, — я его выкапываю и смотрю: он не разлагается. Почему он не разлагается? Это практический вопрос. Хороший, но практический уже.

* * *

Б. Ф.

— …с твоим папой не соглашусь. Я не уверен, что человека, который даже очень плохие вещи делает, надо ненавидеть. Это, на самом деле, очень старый разговор, даже говорят: «Ненавидеть грех, но не грешника». Но если просто, то ненавидеть человека — это очень сильное чувство и нехорошее. Я себе говорю так: вот если бы передо мной поставили этого человека и дали в руки пистолет — я бы его убил? И думаю: нет, слава богу, не убил бы. Значит, я этого человека не ненавижу. Не люблю, презираю, виню во многом — да, но не ненавижу. А если я думаю «да, убил бы» — значит, мне надо спросить себя: почему? Нехорошо же убивать людей, правильно? Значит, мне надо начать работать над собой, это во мне проблема, а не в том другом человеке, это я плохой, а не он, что мне хочется человека убить… Но вообще — знаешь, Сашенька, не слушай меня, это у меня какие-то сложные щи, не обращай внимания. Папа все правильно говорит: мы ненавидим Путина, Путин плохой. Не слушай меня, слушай папу.

* * *

— …как называется на иврите «гвозди»? Вот все эти гвозди, болты, гайки, вся эта шрапнель?

* * *

Т.