Это не конец света

По прибытии на станцию 106 меня сразу отвели в медотсек. Вот там я поняла, что жизнь безвозвратно уходит и спасения нет. Глядя на двух ящеров-сантари и несколько аппаратов устрашающего вида, напоминающих коконы или гробы, я тряслась от ужаса и унижения. Сначала меня раздели донага и пристально оглядели, а потом проверили различными приборами.

Дальше было еще хуже: меня уложили в прохладную жижу в один из «гробов». Потом зафиксировали там и запихнули куда только можно множество трубочек, присоединив еще больше проводков. Убедившись, что все приборы работают, ввели в вену какую-то дрянь, от которой тут же онемела рука. Прежде чем надо мной закрыли крышку, я успела «полюбоваться» фиолетовой мордой ящерицы, обрекшей меня на мучения, в чем я уже почти не сомневалась.

Однако через несколько мгновений, склонившись над «гробом», сантари прошипел:

– Если сможешь пройти сто восемьдесят две ступени, то перестанешь быть человеком. Если не сможешь, больше не будешь никем и никогда. Мне жаль, но обратного пути нет. Этот препарат либо сделает тебя сантари, либо убьет. Препарата, который сможет опять сделать тебя человеком, просто не существует. У тебя есть шанс выжить, но твоя жизнь необратимо изменится. Думаю, ты оценишь это, если используешь свой шанс.

Мой мучитель помолчал, а потом закончил неожиданно горько:

– Если у нас обоих появится шанс.

Крышка медленно закрылась, погрузив меня в абсолютную тишину и беспросветную темноту. С детства ненавижу темноту. Вместе с ней навалилась боль и осознание жути, которую я только что услышала. Я – сантари! Не человек!

Если бы в горле не мешалась трубка, я разрыдалась бы, разоралась от горя и страха. А так – только мычала и беспомощно плакала. Слезы текли по щекам, пока я не перестала чувствовать свое тело.

Не знаю, сколько я пролежала, наверное долго. Сначала считала баранов, потом – Романов, потом – фиолетовых ящериц, которых ненавидела больше всех на свете. Надо же, я даже ненавидеть научилась… И кого – ящериц! А потом в какой-то момент у меня сначала зачесалась задница, потом руки, дальше – вся кожа. Я снова почувствовала свое тело и попыталась подвигаться, чтобы почесаться хоть обо что-нибудь. Ну вот хотя бы об эти трубочки, которые торчали из меня в огромном количестве. Однако зафиксировали меня надежно, и пришлось страдать молча, сходя с ума от непереносимого зуда, донимавшего словно целая стая кусачих муравьев.

Когда я уже перестала что-либо соображать, к зуду добавилась головная боль такой силы, что казалось, голову разрывает изнутри. Будто кто-то упорно рвался наружу, расталкивая мозги. Но как разорвать путы и сжать голову, чтобы она не развалилась пополам?.. Затем к головной боли снова присоединилась многострадальная попа, следом – спина. Казалось, что я лежу на средневековой дыбе, где меня растягивают в разные стороны, вырывая конечности из суставов и разрывая сухожилия. Тело выгибалось от непереносимой боли, а она все не прекращалась, только усиливалась. Внутренности горели, будто выжигая дыру у меня в животе. Наконец настала очередь конечностей: они словно плавились как воск, ручейками стекая в окружающую меня жижу.

Я проклинала Романа за все, что он со мной сделал. Раз за разом и с такой силой, что мое проклятие должно было достичь Земли, где его точно будет ждать расплата. Его Земли! Да! Да! Его Земли, потому что родина тоже от меня отказалась, предала, отдала чудовищам с яркой оберткой, под которой только безразличие и холод. Без души, без тепла и жизни. Только яркие цвета. Они словно цветы-ловушки, которые ловят в свои убийственные сети маленьких мушек.

Потом перед моим невидящим взглядом вспыхнул образ фиолетового сантари. Его я тоже возненавидела. Это он отправил меня, живое и разумное существо, сюда, на боль и мучения. Отобрал прежнюю жизнь, отобрал в угоду себе, не думая о том, как мне жить дальше и зачем вообще жить. Отобрал последнее: свободу выбора. Свободу жить или умереть. Я не помнила, сколько раз умирала. Сколько раз, очнувшись от острой боли, мечтала умереть и опять впадала в забытье, желая не очнуться.

В один из таких моментов я вспомнила мягкие, любящие бабушкины руки, которые бережно укрывали меня на ночь, ее душевные песни и чудесные сказки. Потом пришел дедуля. Он с тоской смотрел на меня, в его глазах я всегда видела любовь и нежность ко мне, единственной внучке. Теплые шершавые руки ласково коснулись моего лица, подарив надежду. Ведь он хотел… мечтал, чтобы я жила долго и счастливо.

Холод сменился нестерпимым жаром, вскипевшие мозги еще долго творили с сознанием странные штуки, подбрасывая давно забытые воспоминания. Я видела маму, которая играла со мной, подкидывая вверх и крепко держа руками…

Оказывается, за свою жизнь я познала так много любви родных, что просто купалась в ней. Она и теперь спасала душу, отодвигала боль и страдания, давала стимул жить. Ведь жизнь – это благо, которое подарили любимые люди. Этот дар я должна, просто обязана сохранить во что бы то ни стало.

Наконец темнота заботливо укрыла сознание от боли и страха.

Глава 7