Алексей, Слава и Артём сначала убеждались, что никого нет в полку из высшего руководства. Потом Артём накрывал стол газетой и настраивал колонки, а Алексей с Казаком поднимались в комнату и спускали посуду и несколько бутылок водки. Однажды, рывшись в его ящиках, Слава случайно ударил ногой одну коробку с алкоголем, и она подозрительно запикала. Как только они оба услышали этот звук — они остановились и замерли. Они бы не удивились, если в ней была бомба. Алексей на свой страх и риск открыл её, и в ней оказались бутылки с минами. Вот только мины эти подводные и миниатюрные. Они плавали на цепочке внутри и ударялись об стенки.
Накрыв на стол, Каразин приходил со своими друзьями-офицерами из других служб. Иногда были и женщины из делопроизводства. Все остальные уходили. Оставался только Алексей. Он сидел один в своём кабинете. Выключал свет. Иногда работал, иногда спал на стуле. А в то время Георгий куролесил.
В один из таких дней, когда попойка закончилась, Алексей заметил, что Георгий остался один. Он не стал его беспокоить и продолжил спать, но тут вдруг пикнул магнитный замок, и он услышал: «Лёша, где ты там?»
Алексей незамедлительно пошёл к двери. Вошёл в кабинет. Внутри собрался спертый воздух от перегара. Стол был весь грязный.
— Убрать всё, товарищ подполковник?
— Да-не, садись, ты садись, что ты там один, я пока никуда не ухожу, вот и решил тебя позвать. Поговорить с тобой. Ты же сын моего друга. Ты мне сам, как сын, знаешь, нет? — он был хоть и пьян, но такое ощущение, что точно не водкой, водка уже проветрилась, хоть пустая бутылка и стояла на столе, а в ней мина лежала на дне.
— Нет, товарищ подполковник, не..
Он Замахал рукой.
— Прошу, прошу тебя, без подполковников. Ты, ей богу, как и твой отец, тот и к рядовому обратится — товарищ рядовой. Какой же я подполковник. Я горе командир. Мне и взвод доверить нельзя. — он пустым взглядом смотрел куда-то в пустоту, а в его глазах читалась боль — боль, которая и пьянила его. В них происходили страшные метаморфозы, будто что-то он переживал в данный момент. И каждый раз приходилось драться со своим былым страхом. Он вдруг промямлил. — Просто Георгий, для тебя я Георгий. Я обещал тебе заменить отца. Ты ведь ещё совсем юн, чтобы окончательно принимать решения или хотя бы остаться без отеческого совета. Но я и тут профан. — улыбнувшись ему. — Да, Лёша?
— Вовсе нет, Георгий. — на эти слова он ухмыльнулся.
— Славный малый. Как у нас проходит с проектом? — он вдруг сделался серьёзным.
— Я считаю, что уже нужно действовать.
— Это может быть и через неделю.
— Значит, через неделю.
— Ты мне сказал, что доказательств недостаточно, что ты спровоцируешь тех, кого мы отпустим.
— Да, некоторых людей я спрячу в штабе, а некоторых в медпункте. Так мы сможем напасть на роты, они не увидят с улицы, что мы подходим.
— Хорошо, молодец. — одобрительно кивнул Георгий. — Я скажу тебе ближе, когда будет точный день. Я ещё тебе хотел…
— Вам же Артём… простите, говорите…
— Нет-нет, продолжай.
— Вам Артём показал уже презентацию с доказательствами.
— А, да-да, я её сегодня одобрил… я там пометил по поводу видеокамер, нужно некоторые слайды переделать, но это вы успеете за выходные.
— За выходные?
— Да, ты на Артёма это дело не кидай. Я тут и без того узнал, что ты его приманкой хочешь сделать, поэтому, будь любезен, выполни всё сам. Ничего страшного. Аня без тебя продержится одни выходные. — сказал он и хитро посмотрел на Лешу своим енотским взглядом. — Думаешь, не знаю, что она к тебе бегает. А мне говорит, что к подруге. Хороша подруга.
— Я забочусь о ней…
— Знаю-знаю. Я хотел тебе сказать, вы почему с Казаком ничего мне не сказали о том, что готовите документы на увольнение, а? Думал, я ничего не узнаю. Ладно Слава, но ты. Я, ты не думай, я разрешу, придумаем что-то, но только относительно тебя, за Славу ничего не скажу, но тебе хочу дать совет, чтобы ты хорошенько подумал. Военным, как таковым, ты так и так не будешь. Тебе дорога в военную прокуратуру или в следствие, но останься лучше при армии. Это мой тебе совет, не иди ты во все эти… Короче, ты понял. Там грязь одна. Пообещай, что подумаешь. Сделаешь это, и я, так и быть, не буду тебе перечить по поводу Ани. Хорошо?
— Хорошо.
Они немного посидели в тишине.
— Славно. — он спрятал своё лицо в ладони и проговорил сквозь пальцы. — Эх, Лёха, нельзя мне пить… нельзя. Гореть мне в аду, Лёша. Я столько натворил. Гореть мне в аду.
— Что вы такое говорите? Почему? За что? — Георг открыл своё лицо, и Алексей ужаснулся от того, на сколько оно было моментально исполнено нахлынувшими страданиями. Глаза были пусты. Грудь сдулась, будто дух, который держал грудную клетку, испарился. Всё лицо было в потёмках, а в глазах горел еле видимый след от чего-то.