Это не сон

– Не говорите глупостей. – Я почувствовала, что краснею, и отнесла заварочный чайник и две наши лучшие кружки на стол. – Значит, несколько месяцев во Франции? По-моему, это здорово.

А потом Эмма вновь удивила меня – она явно вздрогнула, глядя на меня своими невозможными глазами и поигрывая длинными прядями темных волос. Странный и необъяснимый жест, принимая во внимание всю ту уверенность в себе, которую она демонстрировала.

Было очевидно, что Эмма явно пытается выиграть время, и мне стало ее жаль, когда она демонстративно отвернулась в сторону игровой, где мальчики, лежа на полу, устанавливали вагоны вслед за локомотивами на двух параллельных железнодорожных путях. Какое-то время мы обе наблюдали за ними. Я ждала.

– Кажется, они неплохо ладят друг с другом. Тео нервничал при переезде, и я, честно сказать, – тоже. – Наконец-то голос Эммы вновь зазвучал твердо. – Хотя я думаю, что мне здесь понравится.

И вновь улыбка. Не только на ее губах, но и в глазах, в которых я только сейчас заметила разноцветные точки – зеленые и коричневые вкрапления на голубом фоне. Это было настолько необычно, что я вновь насторожилась – из-за этого своего странного и неожиданного смятения чувств. Любопытство и еще что-то очень странное.

Что-то, чему я в тот момент не смогла найти определения.

Сегодня, 16.30

Так для чего же нужна эта селезенка?

Я смотрю из окна поезда и пытаюсь вспомнить, чему меня учили на уроках биологии, или хотя бы какой-нибудь отрывок из научно-популярного фильма, который мог бы мне помочь, но, к сожалению, в голову ничего не приходит. Вместо этого я вдруг вспоминаю про женщину, сидящую в нескольких рядах от меня с ребенком (он выводит меня из себя) и с… с «Айфоном».

Не проходит и минуты, а я уже стою в проходе возле нее.

– Прошу прощения, что отвлекаю; я никогда не решилась бы попросить вас, если б не была в полном отчаянии. Мне необходимо посмотреть кое-что в Интернете, а у меня сегодня этот дурацкий телефон. Я готова вам заплатить…

– Простите?

– Не могли бы вы дать мне на время свой телефон? Прошу вас. Это всего на минуту. Дело в моем сыне. Ему всего четыре.

– У вашего четырехлетки уже есть мобильный? – В ее голосе слышится одновременно и удивление, и осуждение.

– Нет. Нет. Я, кажется, плохо объясняю… Я не собираюсь ему звонить – мне надо посмотреть кое-что, касающееся его. Он получил травму… Послушайте, я не хочу грузить вас… – Мне приходится делать паузу; слова застревают у меня в горле, а глаза гипнотизируют мою собеседницу: «Не. Смейте. Черт возьми. Спрашивать. Прошу вас». – Поймите. Я – в отчаянии. Это мой запасной телефон, и на нем нет выхода в Сеть. – Я подношу к ее глазам неуклюжую древнюю модель.

– Ясно. Я все поняла. Ну… пожалуйста. – С этими словами она смотрит на собственную дочь, которая фломастером раскрашивает картинку феи в разные оттенки розового. – Ну, конечно. Да. Прошу вас. – Что-то набирает на экране смартфона, снимая его с пароля, а я стараюсь ничем не показать, что завидую ей, потому что ее дочь сидит с ней рядом. Тяжело вздыхающая и явно скучающая.

В безопасности.

– Очень вам благодарна. Я – быстро.

Спустя пять минут я возвращаюсь на собственное место, а в голове у меня звучат одни и те же слова:

«…неотъемлемая часть иммунной системы».

Как я и боялась, селезенка – важная часть организма. Похожий на сжатый кулак орган расположен пониже грудной клетки и повыше желудка. Я делаю пометки в своей записной книжке. На странице в Интернете было что-то написано о системе фильтрации. Тромбоциты, красные и белые кровяные тельца. Если селезенка отсутствует, то риск инфекции значительно повышается, а это значит: может случиться так, что придется каждый день принимать пенициллин или другие антибиотики…

А ведь ему всего четыре.

Медицинская сестра проговорилась по телефону об операции. Позже она пошла на попятную – сказала, что не имела права говорить мне об этом до тех пор, пока консультант не примет решение и они наконец не определят, кто есть кто из двух мальчиков…

Неожиданно к горлу подступает рвота. Само тошнотворное звучание слова «селезенка» делает меня слабой и жалкой – получается, что я недостаточно сильна для своего сына. Закрываю глаза и чувствую, что больше всего на свете мне сейчас хочется, чтобы на подносе из нержавейки, который стоит у стены операционной, оказалась селезенка его друга. Сама по себе эта мысль жестока и безнравственна, и мне становится невероятно стыдно за себя, но я никак не могу ее от себя отогнать, потому что это и называется «материнство».

Мой ребенок. Моя детка.

В этот момент на этом гребаном поезде у меня нет сил думать о чем-то другом.

Глава 2

В недалеком прошлом

Знаете, в чем заключается самая большая ирония? Я сама заставила нас переехать в деревню, поскольку решила, что в ней будет безопасней.

Это был мой план, а не Марка. И я фактически настояла на нем.

Первые два года после свадьбы мы действительно наслаждались Лондоном. Театрами. Ресторанами. Мостами. Звуками большого города.