Познание через творчество — очень важное заключительное звено поисковой работы. Фридрих Энгельс когда-то сказал, что произведения Оноре де Бальзака дают более глубокое понимание описываемой им эпохи, чем специальные работы историков. Сходная мысль есть и у Гегеля в его "Лекциях по истории философии". Любые страницы человеческой истории наиболее справедливо анализировать не только и не столько через абстрактные идеи, описания, через цифры и сухие факты, сколько через судьбы людей. Известна и мысль В.И. Ленина, что поисков истины без человеческих эмоций не бывает. Точно так же не воспринимается без эмоции и научная мысль, тем более история, которая, в сущности, как известно, есть не что иное, как описание деятельности преследующих свои цели людей. По-своему пришел к этому "наш" поэт Юрий Белаш. По его словам, он понял, что поэзия должна быть познавательна, как добротная проза. Не это ли нас и сблизило?
Познать и понять человеческую судьбу можно, только напрочь отказавшись от "картонно-исторического" подхода к истории и к людям, при котором, по Марксу, "последняя по времени форма рассматривает все предыдущие формы как ступени к самой себе и всегда понимает их односторонне, ибо лишь весьма редко и при определенных условиях она бывает способна к самокритике" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.46. Ч.1. С.42-43.) На практике это означает, что надо отказаться от принципа "хэппи энд" в описании человеческих судеб и судеб народов, надо не прятаться от острейших, а на войне непременно трагических противоречий времени, которыми напичкана наша история. Надо быть верными и тому, что советский философ Э.В. Ильенков называл "критически-революционным отношением к настоящему, к сложившемуся исторически положению вещей... без которого и не может быть подлинно объективного исторического подхода также и к прошлому" (Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1984. С.256.)
Нельзя уходить от рассказов деревенских стариков о том, как подо Ржевом маршевые роты шли к передовым без винтовок, от рассказов крымских поисковиков о том, как при уходе наших из Севастополя были брошены на произвол врага тысячи моряков, его защитников, как были взорваны вместе с госпиталями и мирными жителями Инкерманские каменоломни. Поэтому песня военных лет о том, как "последний матрос Севастополь покинул", не более чем красивая ложь. И это тоже надо принять, так же как драму совести командующего обороной Севастополя генерал-майора Ивана Ефимовича Петрова, пытавшегося покончить с собой на борту увозившей его подводной лодки из-за сознания, что он не в состоянии был эвакуировать всех защитников города, как он это сделал после обороны Одессы. Надо запомнить одинокую могилу пулеметчика Дмитриченко, который был убит 2 мая 1942 г., когда прикрывал отход детей, женщин и раненых на том же Инкерманском плато. И это тоже надо принять как правду войны.
Школьная наука преподносит нам сегодня участников сражений как шахматные фигуры с жестко заданными свойствами. Все они любят Родину, ненавидят врага, все отважны и презирают смерть, а если и умирают, то красиво и героически. Вся эта информация тысячи раз звучала с экранов плохих фильмов о войне, со страниц плохих книг, из неумелых выступлений говорящих казенными словами ветеранов, с плакатов и трибун, тоже не лучших в своем роде. Но история не шахматная доска для великих мира сего. Она живет в реальных людях, в их реальных целях и интересах, в их индивидуальных характерах и судьбах. В том числе в судьбах бойцов и командиров Красной Армии, мужчин и женщин, живших в условиях, которые нам сегодня трудно представить, и занимавшихся делом, представить которое сегодня нам тоже трудно, — войной занимавшихся.