Это останется с нами

Лейла кладет руку мне на плечо. Времени возразить не остается, я бросаю взгляд в зеркало: Ирис мне улыбается, Жанна смотрит в окно. Они тоже записались в болельщицы и дружно давят мне на психику, я пытаюсь прогнать из головы мысль о провале, но становится только хуже.

Из тридцати участников-подмастерий, кажется, я один праздную труса, остальные либо и правда спокойны как удавы, либо лучше умеют держать фасон, когда внутри все дрожит от страха. Начало задерживается – ждут еще одного члена жюри, и мы маемся во дворе. Только меня сопровождает свита из четырех человек, другие явились в одиночку или с наставником. Мне неловко, но ничего не поделаешь.

Наконец дверь открывается, нас приглашают внутрь. Сопровождать меня может один человек, и Филипп решительно проходит в дверь вместе со мной.

Лейла снова сжимает мое плечо, и на этот раз я накрываю ладонью ее пальцы. Ирис желает мне удачи. Жанна просит «дать всем дрозда».

На больших столах разложены бумажки с фамилиями участников, в углу зала стоит все необходимое оборудование – печи, холодильники и морозилки, всевозможные ингредиенты. Появляется жюри – я никого не узнаю, но от страха могу сейчас и собственное имя забыть, не то что вспомнить чужие. Объявляют тему испытания: лимонный торт с меренгами. Филипп произносит последнее напутствие и присоединяется к группе поддержки, расположившейся на стульях у дальней стены.

«3, 2, 1, начали!»

Я замешиваю песочное тесто, убираю его на холод и берусь за приготовление крема. Счищаю цедру, разрезаю лимон пополам, чтобы выжать сок, попадаю ножом по пальцу, вижу каплю крови, еще одну, ручеек, в ушах возникает звон, черт, как здесь жарко, ой, звездочки замелькали перед глазами… Спокойной ночи, малыши.

* * *

На обратном пути никто не произносит ни слова. Филипп скрипит зубами. Когда я пришел в себя, он рявкнул: «Парень продолжит!» – но организаторы заявили: «Выглядит парень неважно…» – чем несказанно меня порадовали. Не знаю, намеренно это делает Филипп или нет, но в тот момент, когда он включает радио, Жан-Жак Гольдман предлагает «резать кору до крови…»[52]

Я сижу, уткнувшись в экран смартфона и чувствуя жуткий стыд пополам с облегчением. Слава богу, все закончилось! Листаю картинки и тут получаю сообщение от сидящей сзади Лейлы.

«Ты сделал, что сумел. Главное – преодолел страх».

«Спасибо. Филипп в ярости».

«Забудь, это его обычное лицо. Если хочешь, можем выпить где-нибудь в субботу».

«Это мило, только не нужно меня жалеть».

«Жалость ни при чем, я просто хочу».

57 Ирис

– Я же просила не давать ему телефон!

– Мне стало его жалко…

Беседы с моей матерью должны быть противопоказаны беременным. Если у меня не подскочит давление, значит, тонометр неисправен.

После первого сообщения Жереми мама пошла в жесткий отказ: «Я этого не де-ла-ла!» Я засомневалась вопреки очевидному – только ей, моему брату и Мел известен новый номер телефона, и двоих последних не разжалобил бы скулеж Жереми. В конце концов мама раскололась и признала, что не только регулярно с ним разговаривает, но и принимала дважды у себя.

– Он не понимает, почему ты ушла. Я, честно говоря, тоже. Скоро ваша свадьба, дорогая, ты не можешь просто взять и надуть всех гостей!

– Мама, я сознательно не стала ничего тебе говорить, чтобы ты не расстраивалась. Очень тебя прошу, не вмешивайся и не сообщай ему никакой информации. Слышишь, никакой! Надеюсь, ты не сказала, что я в Париже?

Она молчит.

– Мама! Скажи, что нет.

– Ну милая, ну детка, тебе в кои веки попался милый молодой человек! Он очень нравился твоему отцу, не забыла?

Я нажимаю на кнопку и швыряю телефон через всю комнату, меня обуревают ярость и страх. Я знала, что мама переполошится, но не думала, что из-за него. Она все еще относится ко мне как к ребенку, нуждающемуся в защите, не способному принимать разумные решения и не имеющему трезвых суждений ни по какому поводу. Мама считает: «Я взрослая, мне виднее…»

Иду на кухню через гостиную и вижу занятую шитьем Жанну.

– Ничего не случилось? – спрашивает она. – Я не шпионила, но крики слышала.

– Поговорила с мамой. Она сводит меня с ума.

Жанна улыбается.

– Я из-за моей иногда слетала с катушек. Мать, как никто, умеет надавить на болевые точки. Через несколько лет ты сама будешь доводить сына до исступления!

– Уже! Он так барахтается, как будто хочет сбежать!

Жанна улыбается, но я замечаю тень тревоги в ее глазах.

– Тебе больно?

– Нет, странно. Неприятны только пинки по ребрам. Хочешь посмотреть?

Предложение явно застает Жанну врасплох, и я мысленно обзываю себя идиоткой.

– Прости, не подумала…

– Я хочу! – перебивает меня Жанна и встает.

Я ложусь на диван – в таком положении мой младенец активничает вовсю – и задираю свитер, обнажив натянувшуюся, как на барабане, кожу. Несколько минут мы ждем, когда ребенок подаст признаки жизни.

– Вот так всегда: ночью, когда хочется спать, он решает, что матка – это трамплин, а днем затихает, если я хочу его сфотографировать.

– Будет тем еще шутником, – комментирует Жанна. – Можно?

Я киваю, она кладет ладонь рядом с пупком. Мы обе взволнованны.