– В смысле? О чем вы говорите?
Мой компьютер все никак не загружается.
– Я говорю о том, что ты почему-то решила публично изменить Окли. И ты не просто разрушила весь сюжет, но вдобавок еще и выставила Окли в дурном свете.
– Что? Я никогда…
Ой, черт. Разве что эта история в тот вечер, когда УУ меня бросил и накричал на меня по телефону. Не может же она говорить об этом?
– Это что, про Люка? Но мы с Окли это обсуждали…
– Меня не интересуют твои отговорки. Сегодня курьер привезет тебе расчет. И можешь сменить пароли от социальных сетей – теперь они полностью в твоем распоряжении.
– Но, Клаудиа…
– Ты уволена, – говорит она и вешает трубку.
ФОРД ПЕРЕЖИВАЕТ ИЗМЕНУ ТУДА С ФОРДОМ, А ОТТУДА С ДРУГИМ
Чувствуя, как подкатывает тошнота, я нажимаю на первую же ссылку.
Я даже не собираюсь читать комментарии – и так понятно, что там будет. Набираю номер Ока, но раздается всего один гудок, и я попадаю на автоответчик. Тогда я оставляю сообщение: «Привет, это я. Прочла свежую прессу. Как мне реагировать? Это навредит твоему туру? Позвони мне!».
Потом пишу ему сообщение с тем же текстом.
Он не отвечает, но я убеждаю себя, что еще просто слишком рано. Окли ненавидит просыпаться рано утром, а шесть утра, по его меркам, безбожная рань.
Я пытаюсь снова заснуть, но голова пухнет от мыслей, и в итоге я встаю и начинаю печь овсяное печенье. А потом печенье с корицей. А потом лимонное печенье.
Когда Пейсли просыпается и приходит в кухню, на каждой горизонтальной поверхности лежит какое-нибудь печенье.
– Я так понимаю, Клаудиа тебе уже звонила, – говорит она.
– Зато Окли не звонил. Но я думаю, сейчас он уже проснулся. Наверное, поеду к нему. Можно взять машину или она тебе нужна?
Пейсли с сочувствием на меня смотрит, а потом обнимает за плечи:
– Солнышко, Окли час назад улетел в Нью-Йорк.
Мое сердце падает:
– Что?
Она закусывает губу:
– Мне Тай написал, когда они были в аэропорту.
– Но… – Я кручу в руках телефон, с которым не расставалась все это время. – Он же ничего не ответил! Я ему писала. И звонила…
Я внимательно вглядываюсь в лицо Пейсли, пытаясь понять, что происходит.
– Клаудиа сказала, что он тебя заблокировал, – неохотно признается Пейсли. – Все твои звонки попадают на автоответчик, а сообщения не приходят вообще. – Она не смотрит мне в глаза. – Похоже, он не хочет с тобой разговаривать.
Мне становится настолько плохо, что вот-вот стошнит. Я высвобождаюсь из объятий Пейсли и бессильно прислоняюсь к кухонному островку.
– Но почему? – выдыхаю я. – Это же было сто лет назад. Когда все было не по-настоящему. Когда УУ меня бросил, а потом я слишком много выпила и целовалась с Люком. Но больше ничего не было. Мы с ним с тех пор даже парой слов не перекинулись! – Я хватаю ее за плечо: – Позвони им и все объясни!
Она грустно на меня смотрит:
– Я не могу. Все кончено.
Я лихорадочно размышляю, что же я могла сделать такого, чтобы Окли на меня так рассердился. Дело точно не в Люке, потому что это мы давно обсудили. Тогда, может, день рождения? Он обиделся, что я пригласила его отца?
Слова Окли звучат у меня в ушах, и я чувствую головокружение. В этом дело, что ли? Неужели он думает, что я поступила эгоистично, когда хотела помочь ему помириться с отцом?
Или он специально меня отталкивает? После того случая с фанаткой? Думает, что единственный способ удержать меня от поездки с ним в тур – это вообще со мной расстаться?
Все эти предположения кажутся мне нелепыми. Если честно, сейчас вообще все кажется нелепым.