Но я не успеваю ей возразить – в дверь звонят. Проскочив мимо Пейсли, я со всех ног бегу в прихожую. Сестра ошибалась, и это Окли. Он передумал и приехал за мной, чтобы мы вместе полетели в Нью-Йорк. Я совершенно уверена.
Я распахиваю дверь, ожидая увидеть красивое лицо Окли, но там стоит незнакомый мужчина с огромной челюстью, одетый в коричневое.
– Это вы Вонн Беннетт?
В его голосе отчетливо слышится отвращение. Что, теперь весь Лос-Анджелес меня ненавидит? Если в меня кидали яйца даже тогда, когда Окли меня любил, то что же будет теперь? Я вздрагиваю. Курьер, видимо, принимает это за выражение согласия, потому что сует мне в руки планшет для электронной подписи.
– Распишитесь.
Дрожащей рукой я ставлю подпись, и он сует мне в руки конверт.
– Не надо было так с ним поступать, – бросает он, отчего мне вовсе не становится легче.
Да, это точно было отвращение. Ну и пошел он! Я хлопаю дверью, не прощаясь.
В прихожей вскрываю конверт, и оттуда выпадает ворох бумаг. Я пугаюсь еще сильнее, когда вижу, что это контракт, который я подписывала, и на его первой странице стоит огромный красный штамп: «АННУЛИРОВАНО». Также там лежит письмо, в котором меня благодарят за оказанные услуги, рекомендуют придерживаться терминов соглашения о неразглашении, иначе вся моя жизнь будет уничтожена, а еще призывают воздержаться от каких бы то ни было контактов с «известным лицом», угрожая иначе взыскать выплаченные средства через суд. Из конверта выпадает чек и медленно опускается на пол.
Мой телефон жужжит. Теперь я уже не спешу его доставать. Я словно оцепенела, и мне так хочется плакать, что глаза чешутся.
Я несколько раз моргаю и читаю сообщение от Кэрри.
Изо всех сил стараясь не расплакаться, я открываю «Инстаграм», захожу в аккаунт Ока и почти сразу вижу то, о чем она говорит. Он стоит на сцене «Мэдисон-сквер-гарден» спиной к фотографу, но видно, что на шее у него висит гитара. Арена пуста.
______
«Снова один и снова счастлив. Нью-Йорк, сегодня увидимся», – гласит подпись.
Я сжимаю бумаги в кулаке и ухожу к себе, оставляя чек на пятизначную сумму валяться в прихожей.
ОНА
– Как ты считаешь, если я забросаю дом Окли тухлыми яйцами, тебя уволят? – спрашиваю я Пейсли спустя три дня, пролив целое море слез. Мы стоим рядом у раковины и моем посуду после ужина.
– Думаю, да, но только если нас поймают. – Она шаловливо улыбается. – Я в деле.
– Да ладно, брось. Он не стоит такого риска. – Я подаю ей мокрую тарелку. – Честно говоря, по-моему, это самое ужасное время в моей жизни. Сначала безумная фанатка кинула в меня яйцом. Потом мой подставной бойфренд меня бросил и сообщил об этом через свою пиарщицу. И я все еще не знаю, что мне делать со своей жизнью.
– Зато это совсем как в кино, – отмечает Пейсли.
– Но тогда скоро все эти страдания должны с лихвой окупиться, – говорю я. – Когда начнется эта часть? Или сначала все должно стать еще хуже?
Пейсли ставит вытертую насухо тарелку в шкаф, а потом говорит:
– Ты так больше с ним и не разговаривала?
– Нет, конечно, – я бросаю на нее мрачный взгляд. – Ты же сказала, что он меня заблокировал.
Пейсли сомневается, а потом говорит:
– Тай сказал, он страдает.
Я хмурюсь:
– Тай страдает? Почему?
Пейсли вытирает руки полотенцем и передает его мне.
– Да нет. Окли страдает.
– Так ему и надо! – сердито отвечаю я, ударяя полотенцем по столу.
– Если вы оба страдаете, с этим нужно что-то делать.
– Что, например? Умолять его ко мне вернуться? Нет уж, спасибо. – Я бросаю полотенце на стол. – Знаешь, на самом деле это с самого начала была плохая идея. Надо было начинать учиться. Вообще неплохо бы записаться на летние курсы, чтобы подготовиться.
Пейсли слегка наклоняет голову:
– И что ты будешь изучать?
– Не знаю. В процессе разберусь.
Пейсли ничего не говорит, но многозначительно смотрит на меня с таким лицом, будто она самая мудрая и всезнающая.
– Что? – раздраженно бросаю я. – Ты возражаешь?
– Нет, – говорит она непринужденным тоном, но выражение ее лица серьезно. – Вонн, послушай. Это совершенно нормально, что ты не хочешь поступать в университет и не знаешь, чем заниматься в жизни. Не надо становиться учительницей только из-за мамы и папы – они всегда будут в твоем сердце, чем бы ты сама ни занималась. И несмотря на то, что сейчас тебе очень больно, ты все равно приобрела кое-что ценное, и это навсегда останется с тобой.
– Деньги, что ли?
Не понимаю, о чем она говорит. Кажется, в последнее время проблем с деньгами у нас не возникает.
– Нет. Теперь ты знаешь, как живет человек, который занимается тем, что любит. У тебя этого нет. Но тебе бы это не помешало.
– Но я не знаю, что я люблю. – Я поднимаю руки. – Все вокруг знают, чего хотят от жизни. Ты обожаешь свою работу, Окли – музыку. Кики хочет быть парикмахером с четвертого класса. Когда Кэрри в первый раз выступила в роли юриста на школьном суде, с ней все сразу стало понятно. Я же только и делала, что училась рисованию, но заниматься этим не хочу, а чем хочу – не знаю.