– Если что, говори. – Она перекидывает мне через плечо еще один локон. – У тебя такие красивые волосы. А что Окли в тебе больше всего нравится?
Конечно, я не могу произнести это вслух, но других вариантов у меня просто нет. Не думаю, что ему во мне хоть что-то нравится.
– А Джастину в тебе?
– Сиськи. А ты как думаешь? – Она хихикает и проводит пальцами по моим еще теплым локонам.
– А я совершенно уверена, что твоя непревзойденная подача.
Кики – начинающий питчер в женской софтбольной команде школы имени Томаса Джефферсона.
– Ну, это тоже. – Она прядь за прядью превращает мои совершенно прямые волосы в упругие локоны. – Так что ему нравится? Ноги? Волосы? Глаза? Я бы хотела подчеркнуть именно эту часть.
Я понимаю, что она не отвяжется, пока я хоть что-нибудь ей не скажу.
– Ну, ему нравится то, что я нормальная. Обычная.
– М-м, – она пару секунд размышляет, – ну да, я понимаю. Опять же, ты хочешь быть учительницей. Это нормально. Теперь закрой глаза. – Она трясет у меня перед лицом флаконом лака для волос.
Я повинуюсь. Если представить, что Окли я действительно нравлюсь из-за того, что хочу стать учительницей, все это – словно еще один слой глазури на метафорическом торте.
– Я говорила, что мы с Джастином в первый раз делали это под песню Окли
– Э-э-э… нет, ты не говорила.
На языке у меня крутятся вопросы в духе: «Как оно вообще? Тебе понравилось?» Пейсли совершенно не понравилось, и я думаю, что она хотела бы отменить ту ночь, чтобы ее словно никогда не было. А УУ хочет, чтобы я отдалась ему
– Джастин до сих пор не может спокойно слушать эту песню.
Мы молча смотрим друг на друга, а потом начинаем хохотать. Я представляю себе Джастина – огромного мускулистого полузащитника – возбуждающимся от того, как Окли поет тихим хриплым голосом: «Сделай… сделай… сделай ей приятно». И это так смешно, что у меня выступают слезы на глазах.
– А кто еще об этом знает? – выдавливаю я, пытаясь отдышаться.
– На самом деле, все, – сознается Кики. – Как-то раз она случайно зазвучала в раздевалке, и у Джастина встал. Неделю назад Керк Грэм дразнил его по этому поводу за обедом.
– Может, я уговорю Окли дать концерт для вас двоих, – улыбаюсь я.
– Боюсь, Джастин такого не переживет, – хихикает Кики.
Интересно, что Окли сказал бы об этой истории? Наверное, презрительно посмеялся бы. Сам-то он, вероятно, может испытать возбуждение, только лежа в бассейне, наполненном стодолларовыми купюрами, когда вокруг скачут модели Victoria’s Secret.
Кики помогает мне надеть эту практически балетную юбку, которая, несмотря на свой объем, на удивление мягкая. Кроме того, она заставляет меня напихать ватных шариков в туфли, пока они, наконец, не начинают сидеть нормально. Затем мы идем вниз, и я тренируюсь ходить в них, дефилируя из одного конца гостиной в другой.
– Ты не против, если я подожду, пока Окли приедет? – Она присаживается на мягкое кресло возле окна.
Мое сердце сжимает невидимая ледяная рука. Это было папино любимое кресло. И если бы он был жив, я не была бы разодета как балерина в ожидании постановочного свидания. А была бы в университете Южной Калифорнии вместе с УУ, изучала бы… понятия не имею, что. Но папа бы что-нибудь придумал. Или мама. Или они вместе.
Но теперь я в совершенной растерянности.
– Конечно, – мрачно говорю я.
К счастью, Кики так возбуждена предстоящим появлением Окли, что не замечает отсутствия у меня энтузиазма.
– А какой он?
– Кто? Окли?
– Нет, мэр Лос-Анджелеса. – Она закатывает глаза. – Ну конечно, Окли!
Грубиян, который даже не может дать мне свой номер телефона, хотя мы должны встречаться целый год. Который только и хочет, чтобы все обращали на него внимание, постоянно издевается над УУ, хотя даже с ним незнаком, до крайности эгоистичен и вообразил, что мне нравятся его мускулы.
А еще он думает, что лучше остальных людей, потому что ни одна
И эта странная история с отношениями с отцом, в которых явно что-то не так. К тому же я заметила, как он трогает мои волосы. Меня беспокоит, что я должна рассказать об этом УУ: мы были одни, а Окли не должен до меня дотрагиваться, когда мы остаемся наедине. Даже до волос. У меня от этого возникает странное чувство.
Но я не рассказываю ничего Кики – у нас не настолько близкие отношения, чтобы я могла без стыда поделиться с ней своими сокровенными мыслями, не боясь столкнуться с осуждением. Я не уверена, есть ли вообще человек, с которым у меня такие отношения. Так что я просто говорю:
– Я еще не слишком хорошо его знаю.
Она живо кивает, словно ей все понятно: