Читаем «Это просто буквы на бумаге…» Владимир Сорокин: после литературы полностью

Заголовок сорокинского романа, несомненно, пародирует заглавие солженицынской повести «Один день Иван Денисовича». Одна из глав недавно опубликованного продолжения «Дня опричника», сборника рассказов «Сахарный Кремль», открыто пародирует не только название, но и стиль знаменитой повести. Однако сам «День опричника», в сравнении, скажем, с «Москвой 2042» Войновича, практически никак не связан с творчеством Солженицына. В то же время сходство «России», представленной воображением Сорокина, и Российской империи, порожденной пером Краснова, поразительны. Так же как в романе «За чертополохом», основные события «Дня опричника» разворачиваются во время правления сына первого «восстановленного» российского царя. Как и в романе Краснова, переход к новой форме правления произошел в результате апокалиптического переворота – либо войны, либо революции, определяемой героями Сорокина как «Серая Смута» (по контрасту с «Красной Смутой» 1917 года и «Белой Смутой» 1991-го), которая закончилась полным духовным и политическим преобразованием России. Как и у Краснова, в России 2028 года общественная порка, пытки и одобренные правительством убийства бизнесменов и политических деятелей расцениваются как естественная потребность социального организма, осуществление которой необходимо для процветания государства. Подобно России Краснова, Россия Сорокина полностью отделена от Европы и тесно связана, как политически, так и экономически, с Китаем.

На первый взгляд государство, нарисованное Сорокиным, представляет собой идеальное воплощение утопии Краснова. Однако читатель сразу же понимает, что хвалебное описание рассказчиком традиционного образа жизни «новой» России является не более чем пародией. Сорокин подражает псевдонародному стилю Краснова, в то же время постоянно «смешивая» его с псевдонародным литературным стилем повествования, широко распространенным в современных российских национал-патриотических СМИ. Жители России 2028 года носят традиционную русскую одежду, не бреют бороды, украшают свои здания русскими иконами, китайскими шелковыми драконами и зелеными нефритовыми вазами, едят кролика с репой, китайскую лапшу и осетровую похлебку, запивая их квасом и чаем из самовара, и разговаривают на новом русском языке, состоящем по большей части из древнерусских терминов, великолепно объединенных рассказчиком с криминальным и новорусским сленгом. Дом нынче называется «тере», «мерседес» превратился в «мерина», а сотовый телефон в новой православной России называют «мобило» – из переделанного на «старый лад» «братковского» термина «мобила». Среди разнообразных рингтонов звонка для мобильного телефона самый популярный среди опричников – звук кнута. Кремль перекрасили в белый цвет. Алкоголь запрещен, как и сильнодействующие химические наркотики; однако марихуана продается открыто, так как, если верить словам рассказчика, «не причиняет вреда простому человеку, но помогает ему расслабиться» (с. 86)[1050].

Допетровский образ жизни в романе Сорокина, как и в произведении Краснова, неразрывно связан с технологическим прогрессом. Отделенная от Запада непроходимой стеной, Россия связана с Китаем и Монголией сетью скоростных шоссе и подземными поездами. Страна полностью компьютеризирована. Еда в ресторанах появляется – как из русской скатерти-самобранки – прямо из стола. Русские печи отлично сочетаются в городских кухнях с новейшими холодильниками и микроволновыми печами. Опричники разъезжают по Москве на турбореактивных мерседесах, украшенных свежеморожеными собачьими головами. В то же самое время Запад – как и в романе Краснова – всячески «загнивает», испытывая серьезные проблемы как в экономике, так и в технологии и культуре. Европа, «агенорова дочь», выражаясь словами главного героя, окончательно «дала дуба» – «одни киберпанки арабские между руин ползают» (с. 163). Как и в романе Краснова, жители России в «Дне опричника» наслаждаются присутствием лазерного «видеофона» – телевизора, который однако ж не передает ничего, кроме государевых речей и разрешенных цензурой новостей, и читают великолепно изданные газеты, в которых опять же нет ничего, кроме панегириков власти, официальных речей и позитивных новостей. Евреям – как у Краснова, так и у Сорокина – разрешено жить в Российской империи – однако, исключительно под постоянным надзором правительства.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное