«Это просто буквы на бумаге…» Владимир Сорокин: после литературы

В то же время, несмотря на то что книга Сорокина, несомненно, использует как стиль, так и сюжет красновского романа, «День опричника» существенно отличается от него. Книга Краснова воспринимается читателем исключительно как политический памфлет, написанный в псевдореалистическом стиле, характерном для большинства утопий, созданных в 1920-е годы. «За чертополохом» четко и непреложно доказывает читателю, что утопическое общество за стеной непроходимых зарослей – единственная и наилучшая модель будущего российского общества, наконец-то избавленного от большевиков. Напротив, роман Сорокина является, вне всякого сомнения, «культурной игрой», никак не направленной на какое-либо единственное политическое или социальное прочтение, – перед нами классический постмодернистский «открытый» текст, предлагающий читателю самому решать, является ли страна, в которой живет герой романа, опричник Андрей Комяга, утопией или антиутопией. Несомненно, читатель убежден, что роман, который он только что прочитал, – не более чем пародия, гротеск. Однако даже те, кому искренне хочется верить в то, что в своем новом романе Сорокин хочет показать читателю опасность «нового» российского тоталитаризма, не могут отвязаться от мысли, что, при всей своей кошмарности, мир, демонстрируемый Сорокиным – с его компьютеризированными джакузи в ванных комнатах, стены которых расписаны фольклорными мотивами; опричниками, сверлящими друг другу ноги в ходе братской вакханалии; и разрешенной марихуаной – в общем, не так-то уж плох, как может показаться на первый взгляд. Кое-кто из читателей искренне «купился» на эту интерпретацию – к примеру, лидер Союза православных опричников Иосиф Волотский, заметивший в недавнем интервью, что «наконец-то Владимир Сорокин написал очень хорошую книгу. Она продемонстрирует всем, как мы должны обращаться с врагами России»[1051].

Главное различие между утопическим и антиутопическим нарративом в романах Краснова и Сорокина кроется в интерпретации концепции насилия. В идеологии общества, представленного нам Красновым, насилие играет одну из центральных ролей, будучи подано как необходимая и разумная мера воспитания и контроля над обществом. Отношение самого автора к насилию передано словами его собственных положительных героев – к примеру, один из них с энтузиазмом рассказывает, как те, кто выступал против нового, монархического режима, были арестованы и возвратились домой с «черными обрубками вместо языков» (с. 302). Рассказчик твердо убежден, что именно эта и подобные ей меры и привели к тому, что «с того времени мы начали жить в истинной, православной вере» (с. 302).

Рассказчик Краснова ясно дает понять читателю, что насилие никак не противоречит свободе, но поддерживает ту «действительно истинную свободу, которую демократическая Европа никогда не знала и не испытывала, – «свободу делать добрые дела», идя нога в ногу с «подавлением зла» (с. 469). В романе «За чертополохом» использование правительством насилия никогда не выходит за границы «необходимой» идеологической потребности. В свою очередь, в «Дне опричника» насилие превращено в социальный фетиш и воспринимается не как идеологическая, а скорее как метафизическая социальная потребность – как та самая цепь, на которой держатся и которой соединяются все слои общества. Сексуальный подтекст насилия, полностью отсутствующий в романе Краснова, в мире Комяги является одним из центральных. Секс и насилие в «Дне опричника» неотделимы друг от друга, полностью ритуализированы и, будучи единым целым, направлены не только на врагов, но и на друзей.

В то время как источник изображения героев Краснова следует искать в псевдонародном изображении «истинного русского» характера, популяризированного реакционной дореволюционной российской периодикой, главный герой Сорокина, хотя во многом и отражает образ типичного русского героя современной национал-патриотической литературы, все же, на наш взгляд, стоит ближе к «типичному положительному герою» соцреализма, который, как верно подметила Катерина Кларк, в литературе конца 1920-х и 1930-х годов часто «приобретал ярко выраженные славянские фольклорные черты, присущие мифическим богатырям русских былин»[1052]. Связь с советской литературой, конечно же, не случайна. Основная цель опричнины – восстановление коллективного бессознательного ритуального «тела» национальной идеологии. Таким образом, читатель может интерпретировать «опричное» общество и как утопическое, и как тоталитарное – и эта интерпретация полностью зависит от того, готов ли читатель воспринимать описываемые рассказчиком акты насилия как позитивные коллективные ритуалы, необходимые в данном идеологическом контексте, или как проявления зла.