Это просто сон (СИ)

Перевёрнутый мир — где небо, где земля? Серые глыбы повсюду. Но вот шар из золотых перьев, рук и ног кубарем скатывается на землю, падает вниз и сознание отмечает точку отсчёта… Включаются звуки и вроде бы удается наконец вздохнуть. Обессиленный дракон пытается встать, опершись на руку — одну, вторая держит самоцвет, отнятый у чудовища. Попытка провалена — рука подламывается и Герант тяжело падает, не успевая отвернуть лицо, прямо на каменные осколки. Алая кровь сочится из прокушенной губы. Дракон пытается сложить крылья. Плечи дрожат от напряжения, тело судорожно сжимается в попытке завершить обращение. Не выходит.

Почему-то именно это движение, свидетельствующее о крайнем изнеможении, злит Вельскуда больше всего. На краешке сознания бьется мысль: «Он не может терять сил, он не должен быть измотан, ведь он — не человек! Как смеет он показывать своё бессилие! Лжец!»

Приметливый взгляд разведчика привычно расставляет точки, на которых потом будут построены выводы. Вельскуд видит, что глаза лучшего друга, бывшего лучшего друга, ещё несколько часов назад наполненные янтарным блеском и уверенностью, тусклы и безжизненны, золотые волосы похожи на солому. Мимолётно думается: «Как я мог восхищаться этим чудовищем ещё вчера? Как я мог не заметить очевидного? Это непонятное молчание и оговорки, которые теперь наполнены смыслом! Вельскуд, ты идиот! Худший из всех, потому что влюблённый». Вот всё и встало на свои места, всё стало понятно! Сердце гулко стукнуло и обрушилось даже не в пятки, а куда-то глубже к самым корням древних гор. Огромные часы громыхнули коваными стрелками и начали отсчитывать секунды его жизни в обратную сторону.

Этого не должно быть!

Он, не задумываясь, перерубит эту нить, которая связывала его с бывшим другом, оказавшимся лжецом и предателем. Нить не крепкая и больших трудов не доставит её разорвать, а самоцвет… Самоцвет попадёт к тому, кому он был нужен. Он, Вельскуд, — рыцарь Каллеона, и у него есть обязательства, и рыцарь Каллеона выполнит обещание. Подумать только, ещё вчера Вельскуд сомневался в правильности выбранного пути! Он — апостол, а у апостолов нет друзей, нет родных, нет и любимых. Есть лишь тот, кому они подчиняются и повинуются с радостью.

Но ведь многие и многие часы проведены вместе с Герантом — справедливость пытается пробиться сквозь туман обиды, детской обиды. Как забыть о них? Как забыть о радости, переполнявшей сердце от сознания, что ты не один? Всегда поддержка, всегда помощь, всегда понимание… Ведь и это — правда, и это было!

Бедное сознание скорчилось под гнётом выбора. Он не может решить, что важнее: то, чему он стал свидетелем сейчас, или то, что было раньше.

Какое-то смутное воспоминание, зыбкое видение прерывает чёрные мысли. Прозрачная, похожая на туман полуфигура поднимает руку в протестующем жесте и несмело улыбается бескровными губами. На голове её сверкает корона. Пышные волосы, укрытые лёгким шарфом, струятся по плечам. Мама? Богиня? Кто ты? Глаза её светятся молчаливой мольбой, словно она хочет напомнить о чём-то, рассказать что-то, но, лишённая голоса, может только смотреть и надеяться, что он поймёт и так. Не понял… Спрятался!

Лицо обращается к небу, и горло исторгает невиданное проклятие. Испуганная справедливость скрылась, отступила под натиском ярости. Бой — не время для справедливости. Прочь проклятое видение!

Вельскуд поднимает меч, готовясь сделать судьбоносный шаг. Но рука дрожит и не может совершить задуманное. Неужели он настолько обессилел, что не способен наказать того, кто его обманывал всё это время? Этот Дракон использовал его в каких-то своих непонятных целях. Он заслужил смерть. Если он не может защищаться, тем хуже для него.

Не может защищаться… Не может… Не… Нет.

Кровь гулко стучит в висках и отдаётся болью в затылке. Слова рассыпаются мелким каменным крошевом, ранящим испуганное и неуверенное сознание. На мгновение Вельскуд теряет способность слышать. Всё вокруг словно замирает чёрно-белой графитной картинкой. Сквозь ватный воздух пробивается только голос, голос мягкий, полный беспокойства и тревоги, который всегда действовал на него, которому он никогда не мог противиться.

Не мог или не хотел?

«О чём тревожится этот голос, о чём беспокоится?» — подумалось как-то, словно со стороны. Как будто это не он, не Вельскуд, стоит сейчас здесь с занесённым мечом, а кто-то другой, страшный и безжалостный. И это чудовище готовится совершить непоправимое, то, о чём будет много сожалений. «Потом… Будет… Много сожалений», — стучит в висках тупая страшная боль. Взгляд вновь натыкается на протянутые к нему руки, на разбитое, измученное лицо. И всё те же глаза смотрят прямо в его зрачки, не давая двинуться. Странная слабость охватывает гвардейца, уже почти готового совершить предательство…

— Вельскуд! Помоги мне! Надо найти Аргенту, нужно как можно скорее уничтожить этот самоцвет, пока не случилась беда.

«Беда? — усмехается обиженный мальчик, опираясь на жестокость, воспитанную прежними обманами. — Беда уже случилась! И заплатишь за неё ты…»