Постояв истуканом у парапета и пытаясь сообразить, что имел в виду этот величественный старик, когда говорил о святилище, но так и не придумав ничего, я дословно передала Косте и Светику его слова о горе, которое окажется всего лишь недоразумением. Ожидая как минимум недоверия, очень удивилась: Костя слушал крайне внимательно, а Светка перестала плакать (жуткое было зрелище: совершенно спокойное лицо и непрерывные слезы, стекающие по щекам двумя серебрившимися в вечернем свете дорожками), закурила следующую и вдруг вскинулась:
– Вы ничего не слышите? Кто-то зовет меня… зовет по имени, точно!
И тут на набережную вылетел Марк, лжец, подлец и негодяй Марк, почему-то радостно улыбающийся:
– Ааа, я так и знал, что вы все тут, сразу сюда побежал, когда Ритуля сказала, что вы в эту сторону ушли! Странновато как-то она со мной разговаривала, между прочим… Светуль, что случилось?? Свет, не молчи! Лора, все живы?
Павловский повернулся ко мне и вопросительно-тревожно заглянул в лицо. Я онемела, испытывая сложную гамму чувств: смесь ужаса и почему-то радости. Глянула на Костю – он улыбался.
А Марк плавно отодвинул нас, шагнул к Светке, присел на корточки, обнял ее колени… Костя тут же взял меня за руку и потащил домой.
Избавлю вас от описания дальнейшего разбирательства, слез, клятв, счастья примирения и всеобщей радости. Конечно, Марк был у родителей в Ленинграде. Конечно, он не обманывал свою девочку. В Москве в тот черный час Светка встретила абсолютного двойника. Меня почему-то особенно потрясла вторая рубашка, точно такая же, как у Марка – синяя, с красными манжетами, «фирмо́вая», как тогда говорили. Двое одинаковых мужчин – труднообъяснимое чудо, но две одинаковые рубашки, которые можно купить только за границей, – запредельное совпадение.
31. Древние боги и сокровенные желания
Как только купол починили, жизнь вошла в привычную колею, артисты вышли на манеж и страсти утихли. Все объяснения были получены, ни в чем не повинный Марк ответил на вопросы наших, а мы с Костей просохли от благодарных Светкиных слез (еще бы, только мы вдвоем усомнились в вине Марика!), я решилась рассказать Троепольскому о просьбе странного человека с посохом, которая по тону больше напоминала распоряжение – о каком-то там святилище и о дарах, которые нам следует туда доставить. Название места, правда, не смогла воспроизвести.
Как ни странно, Костя отреагировал очень заинтересованно. Без тени улыбки. Попросил повторить. Задумался, потом сказал, что на свете есть множество вещей, которые невозможно объяснить законами нашего научно-коммунистического мировоззрения. И предложил порасспрашивать местных стариков.
Рыночек на пустыре, с которым соседствовало наше цирковое хозяйство, продолжал функционировать и в конце сентября, несмотря на сильно поредевшее количество палаток цирковых гостей, отдыхавших дикарями. Людям, приходившим вечером на представление, было удобно покупать там фрукты, всякое печеное, свернутые в трубочку листы пастилы, вареную кукурузу, чурчхелу и все такое. Хозяйкам подспорье, нам – дополнительная, бесплатная для цирка услуга зрителям. Всем хорошо.
Среди хозяек, стоявших за импровизированными прилавками, была одна замечательная женщина, всегда приветливая, веселая и радушная – тетя Гунда. Думаю, что в молодости абхазка Гунда была настоящей красавицей, да такой, что люди оборачивались. И в свои «за шестьдесят» она сохранила стать, стройность, блеск в больших черных глазах и отличные зубы.
Фира Моисеевна, Рита Бакирева, Алдона, Давид Вахтангович и Агеев предпочитали именно у нее брать овощи, домашние компоты, чудесный сыр в кругах, мясо, копченное над живым огнем очага в пацхе[53]
, огромные листы душистой пастилы и огненную аджику в маленьких баночках. К этой замечательной Гунде мы с Костей и направились, благо жила она буквально через три дома от шапито, и нам уже приходилось бывать у нее.