Это просто цирк какой-то!

В этот раз Костя просто сел за руль – ради такого случая Гурам Гвазава прислал своего водителя на служебной «Волге», и тот отдал Косте ключи. Троепольский решил, что не будет ревом «Кавасаки» нарушать тишину места, которое гостеприимный абхазский народ считает священным. И мы поехали в сторону села Ачандара, около которого поднималась священная гора почти в километр высотой.

Я уже говорила, что красота гор Абхазии кружит голову и заставляет петь сердце, но эта гора была другая. Огромная, поросшая толстыми старыми каштанами, грабами, дубами, она заслонила небо, когда мы оказались у подножья. Проехать наверх было нельзя – только пешеходная тропа скрывалась в зарослях. Мы оставили машину, нисколько не сомневаясь в том, что она будет стоять на том же месте по возвращении, – вряд ли нашелся бы идиот, решившийся на угон служебной машины Гурама Гвазавы, – взяли сумки с мясом и фруктами и пошли. Света несла букет ромашек, которые нарвала в поле за маяком.

Тропинка то шла вдоль склона, то начинала карабкаться вверх, деревья сплетали над ней свои кроны, мы поднимались полтора часа, и мои тренированные друзья заметно сбавили темп, Марк уже давно снял рубашку и шел с голым торсом, Светик несколько раз устраивала перекуры, и только Троепольский продолжал легко шагать вперед. Даже дыхание у него не сбилось.

Мы выпили почти всю воду из фляжек и основательно притомились, но тут тропинка в последний раз вильнула и вывела на небольшую поляну, огороженную по кругу невысоким самодельным забором из цельных тонких древесных стволов, лежащих горизонтально на опорах. Под огромным дубом, где даже в этот яркий полдень было сумрачно, стоял небольшой домик-балаган. Тут же, в тени, мы увидели старый, очень старый стол, сделанный из куска широченной доски, потемневшей от времени, которую положили на огромный пень. Вокруг стояли удобные чурочки-стулья.

Кажется, пришли, потому что дальше дороги видно не было – за балаганом и вообще вокруг поляны сплошной стеной стояли старые деревья, а все пространство между их стволами занимал подлесок и какие-то колючие кусты. Только чуть левее в зелени виднелся просвет. Я разглядела там круги, выложенные из крупных камней, и старинные огромные кувшины внутри этих кругов. Глиняные. Много.

Тропа, по которой мы поднялись, заканчивалась здесь.

Мы переглянулись, и Марк быстренько надел футболку – место как-то очень уж серьезно выглядело. Как приемная прямо.

Старик появился из ниоткуда. И совершенно беззвучно. Только что на поляне никого, кроме нас, не было – и вот он уже идет навстречу. Улыбается:

– Садитесь, гости. Сейчас будем обедать. А то, что принесли, давайте, я к закату отнесу в аныха.

На древнем столе появилась чудесная простая еда: копченый сыр, помидоры, пучок душистого дикого чеснока, копченое мясо, хлеб, кувшин с вином. Марк достал шоколад, ситро, сырокопченую колбасу, сгущенку. Сказал:

– Это вам, уважаемый. Если можно, расскажите нам немного об этом месте.

Наш хозяин, Ахра (он так велел себя называть), отказываться не стал, тепло поблагодарил, отнес гостинцы в балаган и разлил по стаканам вино. Мне сказал:

– Цветы отнеси к тем камням, туда только старикам и юным можно ходить, женщинам, у которых есть дети, уже нельзя, – и махнул рукой в сторону кувшинов и каменных кругов.

Я отнесла. Удивительно, но отойдя на несколько метров от стола, я перестала слышать звуки. Ни разговора, ни пения птиц – у кругов стояла тишина. Не та, что бывает, когда затыкаешь уши пальцами, там хоть ток крови слышно. Здесь же тишина была абсолютной. Мигом оробев, я положила охапку ромашек на большой замшелый кусок светлого гранита и быстренько вернулась к своим.

Старый Ахра рассказал много интересного. В мой насквозь комсомольский мозг это все категорически не вмещалось, но я слушала открыв рот, а когда мы вернулись домой, быстренько записала его рассказ в специальную тайную тетрадку (да, все девочки в то время вели дневники), чтоб потом поведать маме, Фире Моисеевне и Давиду Вахтанговичу. Директор Барский у нас был ветераном войны, секретарем парторганизации цирка, я бы не рискнула делиться с ним, чтоб не нарваться на отеческое, но все-таки высмеивание и нравоучение относительно религии как таковой.

Если перевести плавный рассказ Ахры на современный язык, то получается очень симпатично, как мне кажется. Везде бы так было, как у абхазов, – воздух стал бы чище.

Люди идут на гору, когда хотят добиться справедливости. Причем справедливости высшей – от самого Анцуа, Верховного Бога абхазов.

Ангел-апаимбар Дыдрыпш, который обитает здесь, донесет слова человека до Анцуа, и тот примет решение.

Один человек жестоко обидел другого. Например, украл у него что-либо важное (буйвола, корову, ружье, мешок зерна – то, от чего зависело благополучие, а порой и жизнь семьи), обиженный просит злодея признать свою вину и вернуть украденное. Тот отпирается. Тогда обиженный человек идет к жрецу и излагает свою жалобу. Жрец просит дать ему какое-то время на обдумывание и частичную проверку слов истца, потом оглашает вердикт: да, такое могло быть.